Глава 9
– Ваше Императорское Величество! В связи с полной своей неспособностью исполнять служебные обязанности прошу об отставке. И даже настаиваю на ней.
Я с удивлением смотрю на Бенкендорфа. Что это в голову ударило полковнику? Вчера был весел и восторжен, особенно при рассказах о чудесах, вытворяемых в его гвардейской дивизии с новой кулибинской винтовкой. Иван Петрович таки умудрился довести их производство, вернее переделку из дульнозарядных штуцеров, до трёх десятков в неделю. А к концу лета грозился сделать совершенно новые, истребовав под начало Сестрорецкий завод.
– Александр Христофорович, голубчик, ты где в начале мая умудрился белены найти, чтобы ей объесться? Али пил всю ночь? А ну дыхни… Отчего глаза красные?
– Государь… – Голос Бенкендорфа задрожал и натянулся подобно струне. – Плохие новости из Ревеля. Доставлены ночью, но я не решился разбудить… вот… – Оглядывается на приоткрытую дверь кабинета. – Разрешите позвать?
Ну и что за сюрпризы он мне приготовил?
– Изволь.
Подглядывали в щёлку, паразиты. По взмаху руки полковника вошли двое, и, странное ощущение, их обоих я где-то видел. Особенно вот этого батюшку с забинтованной головой и в порванной во многих местах рясе. Второй, совсем молодой человек, поддерживает едва стоящего на ногах священника. И тоже весь изодран, будто в зарослях колючего терновника устроил потасовку со стаей диких кошек. Но умыты, причёсаны, новые сапоги сверкают синими искрами… Оно и правильно: одновременно выказывают уважительное отношение к августейшей особе и намекают на перенесённые трудности и бедственное положение.
– Разрешите представить, государь? – Бенкендорф на всякий случай встал между мной и вошедшими. – Начальник штаба штрафного батальона рядовой Тучков и батальонный иерей отец Николай.
Ага, понятно, отчего поп кажется знакомым – сам беседовал в Петропавловской крепости с кандидатом в комиссары. И не подвел ведь, а? Вот что значит правильная пугачёвская закваска!
– Я слушаю вас, господа.
З-з-зараза… Что за привычка появилась – давить в руке бокалы? На сей раз без порезов, но на будущее всё равно нужно будет пользоваться серебряными чарками. Да и вообще… спокойнее надо. Два часа прошло после рассказа о судьбе штрафного батальона, а ещё колотит.
– Машке пока не говорите. Она ещё не пришла в себя от известия о смерти Александры.
– Марии Фёдоровне? – полуутвердительно переспрашивает сидящий напротив Тучков.
Произведённый в капитаны, он нервно подёргивает плечом, отвыкшим от тяжести эполета. Нормальные погоны ввести, что ли?
– Угу, ей. Проклятые австрийцы, не уберегли…
Да, в Вене ещё вспомнят тот день, когда умерла моя старшая дочь, выданная замуж за тварь эрцгерцога. Вспомнят… и вздрогнут. А я не забуду.
– Тебя, полковник, это тоже касается.
Бенкендорф молчит, угрюмо уставившись в одну точку. Наконец с трудом поднимает взгляд:
– Ваше Императорское Величество, я никак не думал, что ларец решат открыть…
– Брось, Александр Христофорович, мы вообще ни о чём и ничем не думали, посылая тот подарок королю Георгу. Сиюминутное решение: возжелалось вот свинью подложить, и всё тут! А Сашку жалко, да… Тело, как понимаю, так и не нашли?
– Да где там, государь, – откликается располагающийся по левую руку батюшка. – Там пудов двадцать пороху было. Может, меньше чуток, но…
– Лёгкая смерть. – Я машинально перекрестился, чего давно не случалось. – Выпьем за помин души. За всех павших.
Отец Николай освобождает глубокую фарфоровую вазу с оранжерейной клубникой, вываливая ягоды прямо на стол:
– Братину, государь? По древнему обычаю?
– Давай.
Встаю. Водка с тихим плеском льётся из графина – нынче её день. Оставим коньяки для размышлений, а игристые вина – праздникам. Сегодня пусть одна горечь хоть немного перебьёт другую. Немного.
– Подожди, отче, – протягиваю пустой стакан. – Это им.
Ставлю на край стола уже на две трети полный. Сверху – кусок ржаного хлеба. Батюшка благословляет братину:
– Прими, государь!
Хороший поп, правильный. В том ночном бою лично командовал штрафниками и моряками, ударившими с тыла по дворцу, где засели английские артиллеристы. В схватке, как говорят, зарубил шестерых, а также успел сделать один залп из захваченных пушек по стрелкам, облегчив положение атакующему засаду Тучкову. Облегчить… Из обоих отрядов из Ревеля вырвалось двадцать шесть человек. Могло быть меньше, но три оставшихся в живых унтера из постоянного состава вызвались прикрывать отступление.