– Послушайте, Зорин… – В темноте было видно, как задвигался кадык на горле капитана. – Вы прекрасно понимаете, что старший группы не может быть немецким лазутчиком. Кончайте дурака валять, отдайте пистолет, и по прибытии в Слеповец я закрою глаза на… некоторые ваши вольности и буду ходатайствовать перед начальством о представлении вас с Вершининым к награде.
– Кстати, об оружии, – вспомнил Зорин. – Своевременно напомнили, товарищ капитан. То, что каждый из вас отдал по пистолету, – очень здорово, но ни к чему не обязывает. Мы живы лишь потому, что жуткие перестраховщики. Сейчас вы по одному будете вставать, а ефрейтор Вершинин – вас обыскивать. Заранее просим прощения. А после этого – в машину.
– И меня обыскивать? – вспыхнула старший лейтенант Ладышева.
– И тебя, Татьяна, – хмыкнул Хлопотов. – Посмотри, какой приятный молодой человек.
Ночка выдалась не из легких. Он старался не думать о последствиях. Ничего хорошего по завершении «операции» не будет – это понятно. Изолируют всех, включая сопровождающих и шофера, будут долго проверять. Чем закончится проверка, неизвестно. Но они с Вершининым должны через это пройти. Глаза слипались, Зорин гнал от себя настойчивый сон, крутил головой, жевал воротник комбинезона. Он сидел на грязном полу, привалившись к заднему борту, держал автомат на коленях, всматривался в неподвижные фигуры. Он уже устал гадать, кто из этой компании – враг. Лучше не думать – компетентные органы разберутся. Но радиоигра с противником накроется медным тазом, обстановка на фронте осложнится, и сержант Зорин с ефрейтором Вершининым, как ни крути, оказываются в центре этого бардака.
Машина тащилась со скоростью хромого пешехода, переругивались Шмелев и Вершинин, прокладывающий курс, – хоть этим двоим было чем заняться. С тем же успехом они могли отправиться пешком! Несколько раз он предлагал Вершинину поменяться местами, но тот отказывался – ноги идут, а стоит влезть на борт, сразу уснет. Небо серело неохотно, ночь сопротивлялась. Зорин ненавидел всю эту компанию в полном составе: поначалу они ворчали, косо смотрели друг на дружку, Яворский привычно пророчил Зорину гнев советской карательной системы, потом замолк. Остальные давно дрыхли, как сурки. А он был вынужден их стеречь, не смыкая глаз! Проехали километров двенадцать, когда рассеялась ночь, а в фонаре у Вершинина очень кстати сел аккумулятор. Ландшафты не менялись – глухие леса подбирались к дороге, серые скалы вырастали то тут, то там. Вновь доносились звуки отдаленной канонады. Машина остановилась – было слышно, как водитель прерывисто выжимает тормоз.
– Шабаш, принимайте пассажира, дальше сам доедет, – просипел под бортом Мишка. Зорин приподнялся, чтобы помочь ему вскарабкаться.
И ведь отвлекся всего лишь на какое-то мгновение. Мелькнуло что-то юркое, извилистое, как шланг, одна рука схватилась за автомат, другая, сжавшись в кулак, едва не двинула в болезненную точку на подбородке. Он успел исправить ошибку, отпрянул, ударил казенником сверху вниз. Ахнув от боли, капитан отлетел к кабине, схватился за ужаленную челюсть. Заворочались остальные. Испуганно моргала Татьяна. Чертыхался Кармазов, растирая затекшую ногу. Взъерошенный Хлопотов озадаченно рыскал глазами.
– Эй, вы чего? – не понял он.
– Зорин, сука, считай, что ты труп… – прошипел капитан.
– Выражаетесь, как потомственный уголовник, товарищ капитан. – Зорин немного смутился. – Простите, но сами виноваты. Войдите в мое положение и все хорошенько осмыслите – поймете, что я не могу доверять никому из вас, независимо от званий и заслуг. Что вам не сиделось?
– Долго еще ехать? – простонала Татьяна.
– Думаю, километров восемь, – отозвался Зорин. – Уже рассвело, минут за пятнадцать Шмелев допрыгает.
– И чего мы тут бузим? – вскарабкался в кузов Вершинин. Хмуро обозрел «фигурантов», все понял по синеющей челюсти капитана, тоже смутился, воздержался от комментариев и пристроился в свободном правом углу.
А Зорин вновь испытал болезненный спазм в горле. Пока они спали, все было терпимо. Но как проснулись… Он плохо разбирался в энергетических волнах, был неважным психологом, но шестое чувство подводило редко. Сейчас он подвергался чьему-то жестокому давлению. Удушливые волны страха, ненависти, презрения ощущались кожей. Кто-то из присутствующих пытался контролировать его движения, пусть и не всегда смотрел в его сторону, забирался в черепную коробку, чего-то поджидал. Для одного из присутствующих было в принципе неприемлемо, чтобы грузовик добрался до занятого Красной армией Слеповца, и Зорин выполнил свою «историческую» миссию. У кого-то в голове сейчас шел бурный мыслительный процесс – Зорин чувствовал это кожей и был безумно рад, что теперь он в машине не один, а с Мишкой. Друг поможет, если вдруг…