— Наш человек! — одобрительно отозвался Павел. — Но ты хоть за дело, а я по глупости, но, в общем–то, тоже ни за что. Поехали на тракторе за самогонкой, да трактор–то и утопили. Пьяные были. Почти неделю пили, когда я демобилизовался после финской, слышал, чай, о такой войне? Я вернулся да два другана, так что, почитай, вся деревня гуляла. Гнать не успевали! Вот и пришлось к соседям ехать. Ну и — утопили! — рассмеялся он.
— А ты говорил: ни за что, — с некоторым недоумением сказал Юрген.
— И сейчас говорю! Трактор–то летом вытащили! — Павел вновь рассмеялся.
— И сколько дали? — спросил Юрген.
— Десятку! Подвели под вредительство.
— Десять — чего? Месяцев?
— Ну ты даешь! Лет, конечно.
Они оба замолчали. Юрген думал о том, что Павел совершил, несомненно, серьезное преступление, но десять лет за это — чересчур. И что он на его месте тоже попросился бы на фронт. Даже на своем, кабы дали ему десять лет, тоже попросился бы, если бы ему дали гарантию, что на Восточный фронт не направят. А Павел думал о чем–то своем и, судя по выражению его лица, невеселом.
— Тихо. Тишина на фронте — не к добру, — продлил он свои невеселые мысли. Юргену тоже было не по себе от неизвестности, от лежащих неподалеку трупов русских солдат, от сидения в яме, где взгляд все время упирается в стенку, как в тюремной камере.
— Я посмотрю, — сказал он и, поднявшись на ноги, полез наверх.
— Стопори! — Павел схватил его за ногу и стащил вниз. — Каску давай!
Юрген послушно снял каску, протянул Павлу. Тот водрузил ее на штык винтовки, поднял винтовку вверх, держа за низ приклада. Едва каска высунулась над бруствером, как — дзинь! — винтовка завалилась набок, каска покатилась по дну рва, моргая пробоиной.
— Дрянь у вас каски, — заметил Павел, сплевывая. Юрген обиделся за каску, она ему жизнь спасла в первой схватке, там, наверху.
— У вас и таких нет! — запальчиво сказал он.
— Есть. Только не подвезли. У нас каски знатные, от них пуля рикошетит.
— Ага, на складе.
Юрген подобрал каску, посмотрел в просвет отверстия, нежно погладил ее рукой, водрузил на голову — послужит еще!
— А с вашей стороны нас не достанут? — спохватился он.
— Ты кого–нибудь видишь? — спросил Павел.
— Не–а, — ответил Юрген, проводя взглядом поверх вала.
— Вот и они нас не видят. Око не видит — зуб неймет.
— Хорошо, — сказал Юрген, но опустился на землю, от греха подальше. — И сколько тебе искупать? — спросил он через какое–то время.
— До первой крови, — ответил Павел, — кровь — она все искупает.
— Это точно. Это правильно. И гуманно, — Юрген одобрительно кивал головой в такт словам.
— А у вас что — не так? — спросил Павел.
— Нет, не так. Мы же не искупаем вину, мы испытание проходим. А прошли или не прошли, это начальство решает.
— Начальство решит! — издевательски протянул Павел. — Ему дай волю… У нас пуля решает. Пуля надежнее. И честнее. Если уж она тебя помиловала, то после госпиталя ты чист.
— Это правильно, — повторил Юрген.
— У нас в штрафбате не задерживаются, — продолжал Павел, — три дела — это край. Большинство, правда, навсегда освобождаются от всех земных забот, а…
— У меня сегодня третья атака, — прервал его Юрген.
— Ты — везунчик, — сказал Павел.
Юрген замолчал, копаясь в памяти: что есть «везунчик»? А Павел его уже за рукав шинели дергает.
— А у вас что — так и не освобождают?
— Да мы же недавно на фронте.
— А вообще? Что солдатское радио говорит?
— Солдатское радио? Ах, да, понял! Нет, ничего такого не слышал. Да и какая разница? Переведут в другую часть, тоже на фронте, один черт!
— Ну не скажи! Это нас, штрафников, со старыми винтовками валом в атаку гонят — и ни шагу назад! Сзади–то заградотряд с пулеметами стоит, враз срежет. Куда ни кинь, всюду клин. А в обычной части хоть какой–то шанс есть выжить. Там–то пулеметы вперед ставят, не сзади.
— У нас, рассказывают, тоже ставили, — сказал Юрген, — чтобы назад не бежали.
— Ну, у вас–то понятно! Фашисты, одно слово! — с каким–то удовлетворением заметил Павел. — А пленных у вас расстреливают?
— Как это — пленных расстреливать? — удивился Юрген. — Это никак не можно. Это как лежащего бить. — Тут Павел одобрительно кивнул головой. — У нас все время говорят, что красные пленных расстреливают, всех. Все верят. Плена боятся больше фельдфебеля и русской зимы, — улыбнулся Юрген. — А я не верю. Не может такого быть!
— Точно! — воскликнул Павел. — Расстреливали бы — так уж на месте, а их в тыл отправляют, в лагерь, значит. Я сам видел. Сотню, не меньше. Мы на передовую, а они — в тыл. Бредут, носы повесили, вояки, ети их мать!