Ночь, 20 июня 1944 года. Стояла погожая летняя погода. По сигналу красной ракеты мы пошли в атаку. Рассвет ещё не наступил. Наш взвод в броске следовал за первым и вторым взводами, я ориентировался по фигурам бегущих впереди бойцов.
Момент атаки для противника оказался внезапным. Немцы в панике отступили, и мы заняли три линии траншей. Но вскоре, поняв, что против них действуют немногочисленные силы, да еще и не поддержанные артиллерийским огнём, немцы перегруппировались и силами двух батальонов перешли в контратаку, открыв при этом ураганный миномётный и пулемётный огонь. Первые контратаки противника были отбиты, но наши ряды быстро таяли. Задание мы выполнили, но бой продолжался. Командование кадрового батальона, осознав, что против него действуют силы двух батальонов, поддержанные самоходками «Фердинанд», даже не пыталось заменить нас или хотя бы помочь своими силами для отражения контратак.
Мы продолжали нести потери, а потом, как часто бывает на фронте, всё вдруг стихло. Мы стали ждать команды отвода в тыл. Я был на правом фланге в группе из четырёх человек. Обстановка была неясной и тревожной. Никаких приказаний от взводного не поступало, и мы сами решили выяснить, что же происходит на нашем участке. Почему так долго продолжается зловещая тишина? Может быть, о нас забыли? На все эти вопросы вызвался ответить наш товарищ, бывший старший политрук, направившись к командиру взвода. Мы продолжали вести наблюдение, стараясь себя не обнаруживать. Старший политрук что-то долго не возвращался, мы даже стали грешить, не забыл ли он о нас.
Было ясно, что позиции, которые мы отбили у противника в результате ночной атаки, снова перейдут к немцам, иначе нельзя было объяснить затянувшуюся тишину: вблизи нас не было ни наших, ни немцев. Не имея приказа, мы, три человека, вооружённые винтовками и гранатами, не могли оставить свои позиции и стали готовиться к бою. Вряд ли мы могли долго продержаться, но другого выхода не было. Мы снова и снова внимательно искали пути выхода из траншей и не находили никакой возможности: плотное проволочное заграждение, за которым сразу начиналось минное поле, исключало наш безопасный уход. То же самое было и перед нашими позициями, а сапёрному делу никто из нас не был обучен. Итак, круг замкнулся. Посовещавшись, мы приняли решение: при появлении немцев вступить в бой, а последними фанатами подорвать себя. Возможность повторно попасть в плен я для себя полностью исключал.
Неожиданно мы увидели своего товарища, который ходил на разведку: он бежал во весь рост, крича на ходу, что все позиции заняты немцами, и что они скоро будут здесь. Он выбежал из окопа в поле и сразу же был сражён автоматной очередью. Вскоре появились немцы, их было человек семь или восемь. Не спеша, пригибаясь, они двигались в нашу сторону. Мы слышали их разговор, нас разделяло не более 5-6-ти метров. К счастью, они нас не видели. Мы бросили в них но фанате. После этого наступило кратковременное затишье, и, не дожидаясь, пока подойдут основные силы врага, я выскочил из окопа на бруствер и пролез через проволочное заграждение. За мной последовал другой штрафник, но пополз он в противоположном направлении и вскоре подорвался на мине. Третий, видимо, остался в окопе.
Я остался один, днём, на минном поле, на нейтральной полосе. К счастью, немцы по мне не стреляли: одни, по-видимому, погибли от наших гранат, а другие ещё не подошли. Меня же прикрывала густая трава, и я потихоньку отползал подальше от злополучного места. Какое-то время я находился в полной растерянности: во-первых, я никак не мог понять, каким образом мне удалось пройти сквозь колючую проволоку, когда до боя я тщательно обследовал каждый сантиметр заграждения и был убеждён, что пролезть там невозможно. Во-вторых, меня потрясла гибель товарища. И, наконец, я совершенно потерял ориентировку и не знал, куда и как двигаться дальше. Однако долго находиться в бездействии на нейтральной территории, вблизи противника было небезопасно, и я осторожно продолжал ползти в сторону небольшого кустарника. Там оказался овраг, который временно мог укрыть меня от преследования. Немного отдохнув и придя в себя, я почувствовал жажду и голод, но кроме каких-то ягод вблизи ничего не было. Всё же я решил сделать привал и дождаться темноты, полагая, что искать своих будет безопаснее в ночное время. Между тем бой не возобновлялся, и по-прежнему, кроме редкой перестрелки, на этом участке фронта всё было спокойно.
С наступлением темноты я продолжил движение и, наконец, услышал сначала отдалённо, а потом уже явственнее, наш отборный русский мат. В армии я так и не привык к «командному», но всем понятному языку, и мне было неприятно постоянно его слышать. Теперь же я так обрадовался родной речи, что пополз быстрее, на миг забыв, что местность здесь минирована, и надо быть предельно осторожным, особенно в ночные часы. Перед тем, как перелезть через бруствер, я еще раз прислушался к голосам, убедился, что это наши и, перекатившись через него, сразу попал в объятия ротного писаря, который к этому моменту уже составил и подал списки уцелевших командиру роты. Я у него числился пропавшим без вести. Слава Богу, удалось задержать отправку этих сведений в тыл, и второе извещение о пропавшем сыне мои родные не получили. Писарь записал меня тридцать первым, оставшимся в живых. Перед атакой нас было 250 человек. Тем, кто уцелел, приказали собраться у землянки командира роты. Откуда-то пришли ещё четыре человека, и нас стало тридцать пять. После короткого отдыха отправились в тыл. Настроение у всех было подавленное. Хотя судьба пока и даровала нам жизнь, но цена за неё была слишком дорогой. Да и сама операция, в сущности, осталась незавершённой, а, возможно, и не такой необходимой, ведь кадровый батальон не сменил нас после выполнения задачи.
В тылу дивизии нам приказали почистить оружие и сдать его на склад, затем помыться, постирать обмундирование и отдыхать. На следующий лень нам объявили, что штаб армии не посчитал выполненной возложенную на нас задачу, и что нам предстоит повторная отправка на передовую. Нас снова вооружили и повели в расположение стрелкового батальона.
«Какую теперь задачу поставят перед нами?» — думали мы, гадая, что же ещё могут сделать 35 человек. Скорее всего, отправят нас на полное уничтожение. Командир роты, кадровый офицер 9-го ОШБ пообещал ещё раз позвонить в штаб армии и добиваться нашей реабилитации. Мы находились на передовой близ землянки штаба батальона, куда отправился наш командир за получением задачи или за её отменой.
Надо ли описывать кажущиеся часами минуты ожидания нашей участи? Как же дёшево стоит человеческая жизнь на фронте, если так легко можно двигать человека туда-сюда, словно по шахматной доске, только потому, что он штрафник. Стоит ли вообще о нём беспокоиться? И какое огромное спасибо нашему командиру, что он все-таки добился своего, сумел доказать, что мы выполнили поставленную задачу, и что не наша вина, что позиции, отбитые нами в бою, снова оказались у противника. Нас реабилитировали!