Но кража быстро обнаружилась — кладовщики подняли шум, и Наумкина, а вместе с ним и незадачливого караульного арестовали. Без всякого трибунала особый отдел их приговорил к расстрелу, тем более что Марьевский и не отпирался.
Быть бы им на том свете, если бы не командир полка, подполковника Бубнов. Дело было за несколько дней до отправки части на фронт и, судя по всему, он договорился с работниками НКВД заменить расстрел направлением в штрафную роту. Вот так Марьевский и попал в штрафники. Он поехал на фронт вместе со всеми, только штрафники, которых набралось порядочно, ехали в отдельном вагоне.
Вот как Аркадий Васильевич вспоминал свой первый и последний бой в штрафной роте:
«Я не знаю, как получилось… Я только помню, что перед первой атакой нам выдали по десять патронов на винтовку. А потом я стою, затвором щёлкаю, стреляю, а у меня уже нет патронов. Вдруг какой-то хлопает меня по плечу солдат: “Хватит, немец уже убежал”. Вокруг трупы наших штрафников, а я живой. Думаю: “Как же так?” Ничего не понимаю, как будто помешался. После боя Hanucatiu представление, сняли с меня судимость и даже медалью “За отвагу» наградит, отправив к своим в часть» .[48]
Поразительно, насколько несопоставимы были преступления и проступки, за которые можно было попасть в штрафники. Есть свидетельства фронтовиков о том, что даже за убийство офицера могли не расстрелять, а отправить в штрафную роту.
Вот что вспоминает, к примеру, бывший артиллерист Всеволод Иванович Олимпиев. В 1944 году он ехал на фронт с группой солдат, выздоровевших после ранений:
«Запомнился молодой парень интеллигентного вида с гитарой, который приятным голосом исполнял песню штрафников.
Разговорились. Я спросил, за что он попал в штрафную роту. Оказывается, будучи радистом на одном из кораблей Черноморского флота, он находился в увольнении в Новороссийске и к несчастью попался на глаза коменданту города. Что между ними произошло, я не очень понял, но встреча закончилась тем, что молодой краснофлотец застрелил из пистолета офицера» .[49]
Лётчик Георгий Васильевич Олейник, будучи курсантом, стал свидетелем такого случая:
«Гонял нас там пехотный капитан. Один осетин его застрелил. Были учебные стрельбы из пистолета, учили нас стрелять…
Приходит очередь этого осетина: “Курсант Мезлихов получил один боевой патрон…” Команда “Огонь/’— и он в этого капитана стреляет… Под трибунал — и в штрафную роту на фронт под Моздок. Через две недели после трибунала является с медалью “За отвагу”, и опять к нам!».[50]
Если встреченный в эшелоне Олимпиевым собеседник мог и приврать, то сослуживец курсанта Олейника Мезлихов вернулся в своё училище.
Принципиальную разницу в моральной стойкости и боеспособности «офицерских» штрафных батальонов и полууголовных штрафных рот предельно чётко сформулировал Ефим Гольбрайх:
«Не следует думать, что все штрафники рвались в бой. Вот вам пример. Атака захлёбывается. Оставшиеся в живых залегают среди убитых и раненых. Но нас было намного больше! Где остальные? Вдвоём с командиром роты, капитаном Шучкииым, под немецким огнём, возвращаемся к исходному рубежу. Так и есть! В траншее притаилась, в надежде пересидеть бой группа штрафников. И это когда каждый солдат на счету! С противоположных концов траншеи, держа в каждой руке по пистолету, в левой — привычный ТТ, в правой — трофейный парабеллум, он тяжелее, чуть не разрываясь над траншеей — одна нога на одном бруствере, другая — на противоположном, двигаемся навстречу друг другу и сопровождая свои действия соответствующим текстом, стреляем над головами этих паразитов не целясь, и не заботясь о целости их черепов. Проворно вылезают и бегут в цепь…
В штрафных батальонах — подобного не может быть. Здесь все поставлено на карту. Эти офицеры не лишены званий и в большинстве случаев не имеют судимости. Поранению или отбытию срока они имеют право на прежние должности» .[51]
Действительно, Александру Пыльцыну свой «переменный» офицерский контингент выстрелами в атаку гнать не приходилось. Штрафник штрафнику рознь.
Гольбрайх объясняет эту разницу в поведении так же, как и его «коллега» Пыльцын — в штрафбатах отбывают наказание проштрафившиеся офицеры, надеющиеся в бою заслужить возвращение на свои прежние должности.
Итак, с принципиальной разницей между штрафных ротами и штрафными батальонами тоже всё понятно.
А где бестолковое стадо потенциального «пушечного мяса», легко уничтожаемого немцами? Пыльцын вспоминает о блестящих действиях подлинных профессионалов войны, способных, например, быстро открыть огонь из захваченных орудий. Офицерская часть, что же в этом удивительного. И артиллеристов в ней тоже хватает.
Кстати, штрафбатовцы с успехом осваивали и трофейные боеприпасы.[52] «Всего-то» и надо, что скорректировать таблицы дальности стрельбы и открыть огонь. Для хорошо подготовленного взвода миномётчиков в этом нет ничего невозможного.
Находились специалисты и для трофейной бронетехники. Вот эпизод из боя на Наревском плацдарме: «Вокруг “фердинанда” суетились несколько наших бойцов. И вдруг чудовище это вздрогнуло, взревев двигателями, стало разворачиваться и сделало несколько выстрелов из пушки в сторону немцев. Оказалось, бывшие танкисты всё-таки справились с этой трофейной махиной» .[53]
Офицерская часть, где найдутся специалисты — практики едва ли не всех родов войск — грозная сила. Интересно было бы посчитать — сколько обычных стрелковых батальонов соответствовали штрафбату по боеспособности?
Атака на минное поле
Но и случаи, когда эту грозную силу, что называется, «подставляло» командование, в истории 8-го отдельного штрафбата тоже имели место.
В воспоминаниях Александра Пыльцына есть описание боя, в котором роту из штрафбата послали в атаку по, как выяснилось, не обезвреженному минному полю. Произошло это осенью 1944 года в период, когда батальон был переподчинён — теперь его судьба зависела не от командующего 3-й армии Александра Васильевича Горбатова, а от командующего 65-й армии Павла Ивановича Батова. Кроме того, в батальоне появился новый командир. Именно командарма и нового комбата посчитал Александр Пыльцын виновниками того, что произошло:
«Пришла группа сапёров, чтобы сделать проходы в минном поле перед нашей ротой. Меньше чем через час они вернулись, и их командир сообщил, что перед нами мин вообще нет, они не обнаружили никакого минного поля.