— Что это? Когда? — И не дождавшись ответа, хрипло приказал Шустрякову: — Ну-ка, подай мне ее. Где медпункт, там?
И быстро пошел вперед, крепко зажав в правой ладони кисть другой, такой близкой, своей и в то же время до жути чужой руки. Шустряков кинулся к видневшимся уже сквозь редкий лес палаткам дивизионного медпункта. Подбежав к пожилому санитару в надетом поверх телогрейки белом халате, спросил где находится операционная.
— Так у нас их две, мил человек, — ответил тот. — Тебе которую надоть? — И замолчал, растерянно глядя на остановившегося рядом с Юрой Войтова. Тот странно раскачивался из стороны в сторону, пытаясь засунуть под полушубок оторванную руку.
— Веди скорей, отец. А то промерзнет рука, омертвеет, — прохрипел он.
Санитар, торопливо подхватив Войтова сбоку, повел его к ближайшей землянке, обшитой внутри по стенам и потолку белыми простынями. Тут было непривычно светло от четырех электрических лампочек, питаемых небольшим движком. На двух длинных застеленных клеенкой столах шли операции. Кто-то тихо и монотонно стонал.
— Куда? Почему без разрешения? — раздраженно закричал на вошедших стоявший ближе к двери хирург.
— Да вот комбата нашего… Видите как, — растерянно забормотал Шустряков, но врач уже не слушал его. Он глядел на покачивающегося старшего лейтенанта в разорванном полушубке, из-под которого виднелась туго перетянутая культя с застывшими сгустками крови.
— Пришейте мне руку, доктор! — четко, словно приказ, произнес Войтов, протягивая врачу свою уже посиневшую окровавленную ношу. — Она еще живая, ее можно пришить…
Комбат шагнул к хирургу и, не сгибаясь, во весь рост, рухнул на пол, потеряв сознание.
— Помогите его уложить на кушетку, — приказал хирург Шустрякову. — Разденьте и уходите отсюда. Одежду оставите в приемной.
— А как с рукой-то, доктор? — робко спросил Юра. — Можно ее пришить?
— Что надо будет, то и сделаем, — снова раздражаясь, ответил тот. — Кто там дежурит в приемной? Почему пропустили посторонних в операционную? А ну, выведите их отсюда!
Обо всем этом Пугачев узнал уже поздно вечером, после того, как довел до командиров рот задачу на следующий день, нанес на карту переданные из штаба полка уточнения и ввел в курс дела прибывшего в батальон нового начальника штаба.
За всеми хлопотами неприятности, связанные с Дудко, стерлись, потеряли остроту и важность. И Андрей решил пока отложить вопрос о замене командира восьмой роты, дать ему последний шанс. Воевал Дудко в общем-то неплохо, храбро и напористо. К тому же и менять его было не на кого.
Если б только мог предположить комбат, к чему приведет его мягкотелость, в какую беду попадет его батальон из-за Дудко! Но предвидеть наперед, особенно на войне, трудно. А то, что война не прощает даже малейшей оплошности, понимаешь, к сожалению, слишком поздно. Пока же, устроившись на разостланном полушубке в хорошо натопленной землянке, Андрей дремал под приглушенный рокот танковых двигателей.
Неподалеку, в овраге, остановились на ночевку два тяжелых КВ и четыре тридцатьчетверки.
Тщательно спланированная штабами двух фронтов и утвержденная Ставкой операция «Искра» осуществлялась трудно. За четыре дня кровопролитных боев наступавшие на левом фланге 67-й армии 86-я стрелковая дивизия и 34-я лыжно-стрелковая бригада вместо намеченного по плану полного блокирования и уничтожения вражеского гарнизона Шлиссельбурга смогли лишь пробиться к железнодорожному полотну с юго-западной окраины города.
На правом фланге, в районе Невского пятачка, истекала кровью 45-я гвардейская дивизия генерала Краснова, сумевшая лишь немного расширить плацдарм.
Обойдя с юга сильно укрепленный немцами Второй городок, 123-я стрелковая дивизия вынуждена была перейти к обороне. Застопорилось наступление и у Рабочего поселка № 3. И только 136-я стрелковая дивизия генерала Симоняка, продвигавшаяся в центре боевых порядков армии, смогла врезаться в оборону противника клином глубиной пять километров. Передовые позиции наступавшего в первом эшелоне 269-го полка располагались 16 января уже в трех километрах от Рабочего поселка № 5. Примерно на такое расстояние с восточной стороны к поселку приблизились подразделения 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта.
Каких-то шесть километров отделяло теперь воинов-ленинградцев от Большой земли, но они казались непреодолимыми. Гитлеровское командование бросало в этот узкий коридор все новые и новые войска, усиливая их мощными огневыми средствами.