На другой день утром дед принес Алексею некрасивый, но довольно удобный костыль и палку.
— Плохи твои дела, парень, — вздохнул он. — Как теперь добираться будешь?
— Сам не знаю, — ответил Алексей. — Начальство у вас есть какое-нибудь?
— Да были вчера в сельсовете какие-то.
— Узнали бы вы, дедушка, не помогут ли они мне, — попросил Алексей.
— А сам-то ты кто будешь?
Алексей рассказал полуправдивую историю о том, как он, скрываясь, жил в оккупации, как потом хотел уйти с нашими частями и был ранен во время бомбежки. Дед слушал внимательно, но особого сочувствия Алексею не выказал. Потом он снова надолго ушел. Вернулся, когда солнце перевалило на западную сторону неба.
— Ничем, парень, не порадую. Нету лошадей. Да и начальству не до тебя.
— Что ж оно говорит? — спросил Алексей.
— Оно-то ничего не говорит, а мужики скверно балакают — обратно вроде немец нажимает. Много народу нонче на восток движется, — рассказывал старик. — По-моему, парень, надо тебе на попутную пристраиваться. А то, упаси господь, немец воротится — тебе не жить и нам крышка.
— Чего бы лучше! — согласился Алексей. — Только как я дойду до этой попутной. Вот если бы она сюда завернула…
Найти попутную подводу удалось только на следующий день. Дед, ушедший утром, явился в полдень в сопровождении высокого лейтенанта с рукой на перевязи. Светловолосый, с тонким хрящеватым носом, присыпанным мелкими веснушками, он торопливо переступил порог, поздоровался.
— Так это вы — раненый? — спросил он и, подав руку, представился: — Маканов.
Сушко указал на свою ногу и ответил:
— Да вот попал в переплет: оставаться нельзя и выбраться не могу. А надо вот так… — и Алексей провел рукой по горлу. — Правда, что немцы поджимают?
Лейтенант вздохнул и присел на лавку рядом.
— К сожалению… Вчера под Карловкой были сильные бои, наши отошли, — и он поднял забинтованную руку.
— Почему?
— Обычное явление. Коммуникации растянуты, резервов не хватило, тылы не подошли, — сдержанно ответил Маканов.
Выпив молока, предложенного молодой хозяйкой, они стали собираться.
— Поедем со мной. На первом же ПМП я вас сдам. И мне будет веселее, а то, признаться, компания у меня…
— А что такое?
— Да странная, знаете, история. — И Маканов, понизив голос, стал рассказывать: — Позавчера в нашу бригаду прибыло пополнение. Ну, все эти мобилизованные с оккупированной территории. Их где-то собрали полевые военкоматы, дали оружие — и марш! А потом вдруг оказалось, что среди них есть полицаи. Стали их изымать. Ну, да где найдешь, когда ни документов, ни в лицо их никто не знает? Кое-кого, однако, выудили. Начальник штаба увидел меня и говорит: «Ты, Маканов, раненый, тебя в тыл все равно отправлять. Забирай этих голубчиков и вези в особый отдел. Поедут с тобой вроде за боеприпасами, а там их сдашь. Пусть „Смерш“ с ними разбирается». Я и поехал. Гонюсь за штабом с самого утра и никак не догоню. Только приехал в Александровку — говорят, уехал. Двое уже бежали и — главное — с оружием! Как не могли отобрать — не понимаю! А у этого автомат.
— Так вы бы его разоружили, — предложил Сушко.
— Догадается, да и здоровый бугай…
— Я помогу вам, — предложил Алексей.
— Обезоружить — не штука, а дальше как? Вы без ноги — я без руки. Даже лошадей не запряжем. Сделаем вид, что ничего не знаем. Оружие у вас есть?
— Есть, — ответил Алексей и вспомнил капитана Парадашвили.
— Ну вот и хорошо! Пошли!
Алексей попрощался с хозяевами и заковылял к двери. У ворот стояли сани, ящик которых был доверху наполнен сеном. Пара низеньких мохнатых лошаденок жевали сено, брошенное прямо на снег. Вокруг с автоматом на груди похаживал крепкий детина. Солдатская шинель плотно обтягивала широкие плечи, большие кирзовые сапоги тяжело приминали сырой снег. На тупом округлом лице — серые, колючие глаза под рыжими бровями. Они равнодушно уставились на Алексея.
— Ну, поехали, Рожнов, — обратился к нему лейтенант. — Надо догонять.
— Догоним, товарищ лейтенант, — ответил ездовой и неторопливо стал подбирать сено.