Развязка наступила спустя несколько дней. Играли в яме, в дальнем углу двора, куда не задувал ветер, но по-весеннему ласково пригревало солнце. Вокруг игроков сгрудились несколько самых преданных болельщиков, на дальних подступах стояли незаметные наблюдатели и сигнальщики.
Когда банковать начал Валентин, Алексей попросил карту и, следуя наставлениям приятеля, сразу же проиграл крупный куш: рублей шестьсот. Капитан Сивагин, сидевший за ним, позарился на проигрыш и остался без ничего. Банк сразу вырос до пяти тысяч. На очереди был Шубин. Получив карту, он долго рассматривал ее, клал на пальто, расстеленное в яме, опять поднимал, чмокал погасшей трубкой и никак не решался назвать сумму.
— Что сопишь! Давай быстрей! — торопил Беда.
Шубин ничего не ответил ему, только прохрипел:
— По банку…
Бухаров посмотрел на него:
— А если подавишься?
— Э, черт! — выругался Шубин. — Боишься? Вот, на! — и начал швырять мятые бумажки, доставая из карманов гимнастерки.
— Пересчитай, — сказал Валентин Алексею.
Тот долго возился, расправляя их, и сказал:
— Три шестьсот…
— Выиграешь — возьмешь эти. Проиграешь — будешь должен, — и Валентин кивнул головой на деньги Шубина.
— Давай! — протянул он руку.
Бухаров подал ему карту. Шубин опять надолго задумался, наконец прохрипел:
— Открой!
Валентин выбросил десятку. Шубин тупо посмотрел на нее, потом на Валентина и сжал свои страшные кулаки. Бухаров все еще держал карты в вытянутых руках и, наклонив голову, выпускал струйкой дым, чтоб не попадал в глаза. Лицо Шубина все больше приближалось к Валентину, глаза наливались злобой.
— Сядь, — повелительно сказал Валентин.
Шубин вдруг обмяк, ударил кулачищем себя по колену и встал. Он почавкал губами, раздул трубку, шмякнул ее об землю и наступил сапогом.
— Сволочь! — прохрипел он и зашагал к бараку.
Валентин перевел взгляд на Беду. Тот сидел бледный, покусывая усы.
— Идет за туза? — спросил он, отводя руку с картой в сторону.
— Нет.
— Почему же?
— Нет, — еще решительнее повторил Бухаров. — Играйте на то, что в руках.
— Ладно, — согласился Беда. — Ва банк!..
— Игра на наличные, — предупредил Валентин.
— Но я вам даю честное слово. У меня есть деньги. Там в бараке. Вот при свидетелях…
— Не надо никаких честных слов. В банке больше восьми тысяч.
— Вот вам еще, — и Беда торопливо начал снимать часы.
— Им красная цена полсотни, — не соглашался Валентин.
— Да вы что! Это же платина! Посмотрите… — совал Беда свои невзрачные на вид часы. Валентин взял их и бросил на кучу денег.
— Пятьсот!
— Это же грабеж! Такие часы…
— Еще не хватает полторы…
— Больше нет…
— Потряси мошну — найдешь, — ответил Валентин и щелчком далеко выбросил окурок.
— Нет. Пусть я… — хотел поклясться Тимофей. Но Бухаров перебил его:
— Сколько тебе должны?
— Кто?
— Все, кто проиграл.
— Не знаю…
— Возьми эти, — бросил Валентин часы. — На все твои долги и на тебя в придачу! Идет?
Беда побледнел. Он знал: по блатным законам в случае проигрыша Валентин мог сделать с ним все, что угодно. Тимофей не предполагал, что игра зайдет так далеко. Не ждали этого и окружающие. Потому и наступила тягостная тишина.
— Черт с тобой! Только на долги.
Беда все еще колебался: на руках десятка — отличная карта! Можно взять любую и остановиться. Кроме того, было три проигрыша подряд, карт вышло мало, и он решился:
— Давайте!
Он протянул руку с картой на ладони. Валентин положил на нее еще одну. Тимофей отдернул руку, отвернулся и начал медленно отодвигать известную уже десятку, чтобы увидеть очко той, которую дал Бухаров. Увидев букву «Д» — «дама», он положил карты и взглянул на Валентина. Тот ждал.
Положение осложнилось: карта, как говорят игроки, могла пойти «в разрез», что частенько бывало, когда банковал Бухаров. Останавливаться на тринадцати — дурная примета, брать еще одну — рискованно. А вдруг десятка или туз? Беда снова надолго задумался: если остановиться, то Бухаров все равно наберет больше, если взять, то следующая карта может оказаться и не десяткой, а, например, шестеркой или семеркой. Тогда придется думать Бухарову. Он протянул руку и, получив карту, снова так же осторожно открыл очко — семерка! Тимофей сразу воспрянул духом и даже вздохнул: двадцать очков! Пусть столько наберет Бухаров!