— Встать, подлюги! Подымайтесь сейчас, же!
Эту картину заметили в лагере, народ хлынул к проволоке, раздались крики, кто-то пронзительно свистнул. Двое из конвоя, направив автоматы на людей за проволокой, закричали:
— Ат-тайди! Стрелять буду!
Толпа за проволокой отхлынула, но не замолчала.
— Вставай, гады! Сейчас же! — требовал Лавыгин, боясь подойти к сидевшим людям.
Увидев безнадежность своих команд, он визгливо закричал:
— Ах так, подлюги! Спустить собак!
Один из собаководов, стоявший справа, отпустил своего пса.
— Фас! — скомандовал он, указывая на Шубина, сидевшего в предпоследнем ряду. Несколько человек, вскрикнув, вскочили на ноги, но властный голос Бухарова тут же всех посадил на место:
— Сидеть!..
Огромный рыжий пес бросился на Шубина. Он, закрываясь, сунул в оскаленную пасть руку пониже локтя, а другой схватил за ошейник и мигом перекрутил его. Пес прижал уши, захрипел и выпустил руку. Шубин сильным рывком бросил его перед собой. Его толстые, железные пальцы тисками сжали горло собаки, которая уже хрипела и билась в судорогах. Алексей, сидевший рядом, прижал ее к земле. Противный запах псины ударил в нос, тошнота подкатила к горлу.
— Пусти собаку, падла! — закричал конвойный и бросился было к Шубину.
— Отставить! — остановил его Лавыгин. — Не подходить к ним! Открывай ворота! — крикнул он солдатам на проходной.
Люди поднялись и пошли к воротам. Алексей увидел, как из-под коротких волосатых пальцев Шубина, зажимавших правую руку, стекала кровь, и противный клубок снова подкатил к горлу.
Он поспешно отошел в сторону: его вырвало.
Лагерь гудел. Все, разбившись на кучки, оживленно обсуждали ЧП. Беда узнал о случившемся одним из последних. Он переходил от одной группы к другой, слышал самые различные мнения, но самого главного — кто начинал — он так и не узнал.
— Как же они так сели? — добивался он.
— Так договорились, — утверждал один.
— Кто-то придумал! — восхищался другой.
— Само так вышло, — возражал один из участников взволновавшего всех события. — Не бежать же нам было.
Поняв, что дело может повернуться плохо, рабочие по молчаливому согласию не упоминали имени Валентина. И все-таки Беде удалось краем уха прослышать, что заводилой был он. Тимофей злорадствовал: «Интересно, голубчик, как ты теперь выкрутишься!» Он с нетерпением ждал появления начальника.
Голдобин приехал немедленно, едва услышал доклад Лавыгина по телефону. К тому времени весь лагерь был построен во дворе. Капитан выскочил из машины, прошел вдоль строя. Его округлый живот, пухнувший почему-то из-под самой груди, вздрагивал при каждом шаге.
— Все, кто работал на заводе, пять шагов вперед! — срывающимся голосом скомандовал он.
Шестьдесят человек вышли и повернулись к строю. Алексей, стоявший на правом фланге, почувствовал толчок. Он скосил глаза: это был Вася Чернышев. Он подмигнул и негромко сказал:
— Держись, братцы, начинается…
Голдобин остановился перед ними, заложил руки назад и, сдерживая гнев, спросил:
— Почему не пошли на работу?
Длинная шеренга работяг молчала. Голдобин метнул колючим взглядом из-под рыжих подбритых бровей и крикнул:
— Я спрашиваю, поч-чему не вышли на работу?
Начальник быстро повернулся на своих тонких ногах и ткнул пальцем в Чернышева:
— Ты почему не вышел?
Вася пожал плечами, как-то застенчиво усмехнулся и сказал:
— Мало денег платят, товарищ начальник. Лучше на нарах лежать.
— Ты почему? — указал на кого-то дальше.
— Надоело, товарищ капитан. Мы же добровольно…
— Ты? Ты? — указывал он пальцем и везде слышал одно и то же: надоело, не обязан, денег мало. В конце шеренги он увидел Шубина с перевязанной рукой.
— Почему рука завязана? — услышал Алексей.
— Собака.
— Так это ты, мерзавец, задавил собаку?
— Не задавил бы, так она бы меня загрызла. Один черт…
— Десять суток карцера, подлец! Заберите его.
Шубина обыскали и увели.
Голдобин еще долго бегал перед строем на своих тонких ногах и, не стесняясь в выражениях, распекал «симулянтов». «Бунт», «забастовка», «преступление» то и дело слышалось в его несвязной речи. Найти организаторов бунта ему так и не удалось. В конце концов он распустил строй и позвал Турова с собой.
— Вот что, Туров, — сказал он, закуривая и усаживаясь за стол, — мне непонятна твоя политика. В армии полком командовал, учился в академии, а здесь не справился с кучкой разгильдяев. Ты что, не хочешь помогать мне? Ты знал, что они готовят забастовку?