Слухи об отправке вскоре подтвердились. Однажды рано утром всех построили с вещами во дворе. Вышел Голдобин, Непряхин, писаря — и началась длительная процедура. Черный прямоугольник строя посреди двора постепенно терял очертания, уменьшался, по мере того как Непряхин звонким голосом вызывал подлежащих отправке.
Те, чьи фамилии называли, радостно выкрикивали «я» и отходили в сторону. Там стояли без строя, курили, смеялись; чувствовалось — были рады-радешеньки. И хотя никто не знал, что ждало их впереди, но все верили, что обязательно что-то новое.
И может, вместо долгожданной отправки на фронт будут еще лагеря, допросы, бессонные ночи. Но все же выйти за проволоку — даже под конвоем — это уже было событием.
Когда все сто пятьдесят человек были отобраны, пересчитаны и проверены, раздалась команда к выходу. За воротами конвой еще раз пересчитал людей, прочел свой напутственный «молебен»… И наконец пошли…
Вася Чернышев, как всегда, балагурил:
— Возблагодарим капитана Голдобина, братцы, за пшеничную баланду и пойдем к другому хозяину.
— Хозяев-то хватит, — заметил Анохин. — Да только, может, Голдобин еще родным отцом покажется.
— А что, ребята, мужик он не вредный. Дай бог всякому на его-то должности, — усмехнулся своим мыслям Валентин.
— Вишь, как он тебе понравился, пока в карцере сидел. — сказал Костров. — С чего бы это?
Валентин словно не слышал его слов и заговорил о другом:
— Чует мое сердце: где-то, братва, и мы понадобились. На фронт бы — самая дорогая мечта.
Алексей прислушивался одним ухом, но в разговор не встревал. Он глубоко вдыхал свежий утренний воздух, с интересом осматривался кругом. Шли полем. Давно непаханое, оно источало крепкий аромат бурьяна и цветов, еще не поблекших под солнечными лучами. Вдали стояла полупрозрачная дымка. Солнце, поднимаясь все выше, оттесняло ее с небес к земле.
Исчезли, словно провалились, лагерные бараки, остался позади завод, где они работали, и только его огромные трубы, клубившиеся серо-белым дымом, еще долго были видны. Слева и справа, прикрытые утренней дымкой, рисовались терриконы и копры шахт. Они казались заброшенными, но зоркий глаз, всмотревшись, мог заметить, как иногда вверх по склону ползла маленькая точка — вагонетка с породой. Добравшись до вершины, она останавливалась и так же медленно возвращалась обратно. Со стороны невидимого города доносились гудки паровозов, а по всему полю размашисто шагали длинноногие опоры высоковольтных линий. Кое-где попадались небольшие участки картофеля, гороха или ржи, которая уже желтела и наливала колос. От полей веяло тонким ароматом земли-кормилицы, нежным, приятным, знакомым еще с детства.
Часа через два они подошли к какой-то шахте. Из-за высокого забора были видны крыши зданий, ажурные фермы копра с огромными колесами наверху. Террикона не было, вероятно, шахту не успели ввести в строй. Возвышаясь над забором, на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сторожевые вышки с часовыми на них.
Когда закончилась обычная церемония приема и новички заняли места на расшатанных нарах-вагонках, Алексей и Валентин пошли знакомиться с новым лагерем. Огромная территория бывшей шахты была заставлена деревянными бараками, в которых когда-то, наверное, жили строители, а теперь помещались подследственные офицеры.
Это было необыкновенно пестрое сборище характеров, лиц, костюмов, какая-то вольница, изолированная от остального мира трехметровым забором и колючей проволокой.
Алексей, разглядывая людей, говорил:
— Ну прямо орда какая-то…
— А присмотрись к ним, — говорил Бухаров, — они же как на вокзале: ждут звонка к поезду…
— Неужели все офицеры? Несколько тысяч. И все изменники? Как же так?! А ведь там, на фронте, они позарез нужны. Если каждому хоть взвод дать, на армию хватит. А?
— Зачем же взвод? Винтовку — и то дивизия.
Бухаров, однако, не догадывался, насколько его слова близки к истине. Дня через три прибыла комиссия, отбиравшая пополнение в части.
Один за другим подследственные проходили перед врачами. Те наскоро их ощупывали, выслушивали и коротко говорили:
— Годен!
В отдельной комнате, куда потом попадали, сидел сухой подтянутый майор с двумя орденами Красного Знамени на аккуратной гимнастерке.
Он, взглянув на Алексея, коротко бросил:
— В стрелковую роту!
— Товарищ майор, я когда-то служил в артиллерии, — начал было Алексей.
— А теперь послужишь в пехоте. Следующий!
— Нас вместе, товарищ майор, — попросил стоявший сзади Бухаров.