Командовал батальоном майор Стрепетов, чрезвычайно подвижный невысокий человек, горластый, как молодой петух. Однажды, посмотрев, как дружно первая рота атаковала противника, он сказал замполиту:
— Ну, комиссар, видишь, что за орлы! Да я с ними любую оборону прорву!
Комиссар — подполковник Фокин, высокий, лысеющий человек, сдержанно улыбнулся. Он успел хорошо изучить своего командира: видел его горячность, стремление блеснуть, похвалиться, знал о его отчаянной храбрости. Выжимая из батальона все, что можно, Стрепетов сам валился, от усталости, но везде успевал, совался в каждую дырку и требовал этого от командиров. Он не терпел медлительности, нерешительности в действиях и в принятии решений, высоко ценил проявление самостоятельности. Замполит отлично видел, что Стрепетов как командир не лишен таланта и этим нравился бойцам. Но ему нередко вспоминались слова члена Военного совета фронта перед назначением в батальон: «Командир там (он имел в виду Стрепетова) всего только майор, но стоит некоторых полковников. Единственная беда — горяч, не уживается с политработниками. Не любит, чтобы его поправляли. Работа ваша значительно облегчится, если завоюете его расположение. Одним словом, ведите себя так, чтобы вас уважал, как Чапаев Фурманова. Людей вы получите исключительно ценных. Надо в полной мере использовать их боевой опыт, но отнюдь не приносить в жертву, не смотреть на них как на обреченных».
Фокин снял фуражку, вытер крупные капли пота на лбу и на лысине, согласился:
— Прекрасные ребята, майор! Но тренировать еще надо: выдыхаются скоро.
— Это поправимо, комиссар. На то и тренировки, — сказал Стрепетов, обращаясь уже к бойцам.
— Отощали малость на лагерной баланде?
— Дело знакомое, втянемся…
А Шубин вполголоса пообещал:
— Да уж будьте уверены, товарищ майор, хлопцы что надо… Они вам еще не один орденок добудут…
Стрепетов был доволен действиями роты и не скрывал этого. Ему очень хотелось верить, что так же слаженно рота будет действовать и бою. Но он знал по опыту, что так никогда не бывает. Потому закончил разбор призывом еще больше приложить усилий для достижения успеха в боевом совершенствовании.
Командир особо отметил слаженную работу первого отделения, которым командовал Шубин. Вася Чернышев после отъезда начальства прокомментировал это следующим образом:
— Гляди, братва, а наш отделенный начальства милостью отмечен… Я начинаю верить, что он когда-то не напрасно три кубаря носил.
В свободные минуты, выдававшиеся теперь так редко, они мечтали о будущем.
Вася, как всегда, не задумывался:
— Стоит ломать голову! Придет время — начальство скажет, оно газеты читает…
Костров был настроен мрачно:
— Когда искупишь, тогда тебе ничего не надо будет… Разве только пирамиду со звездочкой, да и то…
Валентин же с момента прихода в батальон, внешне оставаясь таким же, внутренне как-то переменился. Он, казалось, совершенно отвлекся от вопроса «виноват — не виноват» и занялся вопросом «быть или не быть».
Часто, жалуясь на чрезвычайную требовательность Стрепетова и огромную физическую нагрузку, кое-кто говорил:
— На кой черт нам все это надо! Что мы, фашиста не видали, что ли?
Бухаров обычно возражал:
— Фашиста-то мы, конечно, видали. Но его не видать, а бить надо по-настоящему. Батальон наш — такой кулак, которым гитлеровцам где-нибудь сразу скулу вывернут. Тут, если подучить, каждый может за двоих, а то и за троих сработать…
Наблюдая, как Валентин отрабатывает приемы штыкового боя и самозащиты, Алексей говорил:
— Неужели ты думаешь, что в нынешней войне исход боя зависит от штыковой атаки?
— Не думаю, — отвечал Валентин, — но уметь должен. Надо побеждать в каждом бою! Но не за счет «осторожности», а путем превосходства. Я хочу не только «очиститься», но и поумнеть. И вернусь на фронт не тем зеленым лейтенантиком, каким был в сорок первом, а настоящим офицером…
— Тебе разве не все равно, кем воевать?
— Нет, не все равно. Где я больше принесу пользы — вот таким рядовым или офицером?