— «Красная», — говорит Валентин серьезно.
— Во-во, в эту самую «Красную», — соглашается Вася, и его слова тонут в оглушительном хохоте.
Костров вначале тоже улыбается, но потом его лицо мрачнеет, и он вдруг заявляет:
— Не так это будет, братва.
Смех обрывается, все поворачиваются к нему.
— Так бы совсем неплохо, но может быть иначе. — И он, подражая Чернышеву, начинает рассказывать: — Придет Валька, и никаких ни цветов, ни музыки не будет. Просидит он недельку, другую, третью. Потом сам пойдет просить: «Мне бы работенку какую-нибудь?» — «Что ж, — отвечают ему, — это можно, пожалуйста. Рядовым архитектором хотите?» — Валька, конечно, ждал чего-либо получше, но тут делать нечего — сам проситься в начальство не будешь. Ему говорят: «Заполните для начала вот эту анкету, напишите подробную автобиографию, приложите три фотокарточки без головного убора, справочку с места жительства и приходите. Фронтовику работа всегда найдется». Ну, Валька, конечно, пишет, старается, при всех орденах фотографируется, справки добывает. Приходит. Товарищ тот анкету почитал, справочки полистал и спрашивает: «Вот вы тут пишете, что на оккупированной территории были. А как вы туда попали?»
Валька начинает объяснять: так, мол, и так — дурак начальник был, послал выполнять задание, а сам удрал и меня оставил. «Так, так — говорит тот, а сам уж думает, что Валька на него намекает». «Ну, и как же вы дальше?» — Валька тут все выкладывает подробно и добавляет: «Да вы не извольте сомневаться, я проверен и перепроверен, даже в штрафном был из-за этого дурака-начальника». Ответственный товарищ еще больше удивляется, даже рот раскрыл. «Ай-ай, как нехорошо. Значит, вы осуждены были?» — «Да нет, — говорит Валька, — осужден не был, а в штрафном был». — «Эх, чуть не дал маху, — думает про себя ответственный товарищ, — чуть было уголовника не принял на работу». А Вальке так вежливо говорит: «Зайдите через недельку». Прошла неделька. Снова стоит Валька перед этим начальником. «Незадача тут у нас вышла: пока вас оформляли, должность эту сократили. Так что, извините. До свидания». — «Так, может, другое что?» — «Ничего нет. До свидания». И идет Валька дальше… А там опять сначала…
Все молча слушают унылую выдумку Кострова, и только Алексей перебивает его:
— Опять заныл, как зубная боль. Что за удовольствие портить настроение! Почему ты всегда думаешь хуже, чем может быть!
— Чтоб не разочароваться, — отвечает Костров и поднимается.
Анохин, как всегда, поддерживает приятеля:
— А что ты думаешь? Может, и так быть…
Месяц пребывания в батальоне промелькнул, как один день. Подготовка части завершилась, как водится, двухдневными батальонными учениями, на которых присутствовало несколько старших офицеров из штаба округа. Видимо, они остались довольны учениями, потому что Стрепетов ходил возбужденный и сияющий.
После разбора запыленные и измученные люди вернулись в лагерь и принялись за наведение порядка: подремонтировали обувь и одежду, вылизали до последней пылинки палатки и линейки, помылись в бане. Оставалось последнее: принять присягу.
День принятия присяги был для них, пожалуй, первым и последним праздничным днем перед отправкой на фронт. В ту же ночь, на рассвете, батальон по тревоге оставил лагерь и отправился на погрузку.
К месту назначения — глухой станции недалеко от Вязьмы — эшелон подошел в сумерках. Едва опустели вагоны, как раздалась команда строиться, и батальон, позвякивая оружием, исчез в ближнем лесу. Всю ночь шли разбитыми лесными дорогами на запад, откуда глухо доносились звуки боя и где по ночам виднелись зарева пожаров.
На дневку остановились только на второй день. Стоял сентябрь, и нарядная осень уже поселилась в лесу. Побурели дремучие заросли папоротника, завяли, словно подхваченные пламенем снизу, иголки молодой сосны, заполыхала редкая осина, пожухла трава на высотках.