— Нет, нашумим, — возражал Валентин.
— Шуму много не будет. Не успеют.
Обсудив возможные варианты, они решили, что вперед пойдет Алексей, как уже имевший некоторый опыт в подобных делах. Валентин останется на месте на тот случай, если придется прикрывать.
Алексей исчез в темноте. Время тянулось медленно. По подсчетам Валентина прошло уже минут десять, а впереди было спокойно. Ночь казалась жуткой и зловещей оттого, что где-то один на один со смертью был его друг.
Вдруг он услышал приглушенный стук, потом шум, словно кто-то бежал и падал. А через некоторое время раздались одиночные выстрелы из карабина. Что стрелял немец — Валька не сомневался, но куда и почему из карабина? Он уж готов был сам пойти вперед, как в стороне услышал тяжелый, раздраженный шепот:
— Валька! Бухаров!
— Здесь я, Леша! Здесь…
В окоп свалился живой и невредимый Сушко:
— Ты что, черт, кричу, кричу, а ты молчишь…
— Я же ответил…
— Ответил… Когда заорал, то и немцы услышали…
— Все в порядке, — улыбнулся Алексей и присел в окоп, едва переводя дыхание.
Валентин подал ему фляжку. Алексей сделал несколько больших глотков. Потом вытер рукавом рот, перевел дух.
— Удачно получилось. У самой амбразуры, оказывается, ложбинка такая, вроде корыта. Там я притаился под самым пулеметом. Ну и глушит он во время стрельбы! Аж в ушах все еще звенит… Он очередь дал, я минутку подождал, пока он задремлет. Потом как рванул — и кубарем вниз. Ганса под бок финкой, пулемет схватил и назад. Ползу, и вдруг показалось мне, что ориентировку потерял. Вот я и крикнул.
— Аккуратно обтяпал, Леша. Стрепетов узнает — орден обеспечен…
— Не в нем дело… До утра нового пулемета, наверняка, не притащут, — не то утверждая, не то спрашивая сказал Алексей.
— Вряд ли, — согласился Валентин.
Возвратившись в свой окоп, Алексей скрючился, чтобы хоть немножко прикрыть промокшую от пота и зябнувшую спину. В тылу забелелось. Ночь убывала, чуть посветлело. Алексею показалось, что он даже вздремнул.
Но вот вздрогнула земля. Лес в тылу заполыхал тысячами зарниц, взревел стальными глотками орудий, и все вокруг утонуло в сплошном грохоте разрывов. Огненные полосы снарядов «катюш» ярко прочертили багровое небо.
Не опасаясь вражеского пулеметчика, Алексей приподнялся в окопе и увидел, как по гребню высоты плясали в смертельном танце тысячи огненных фонтанов, окутанные облачками дыма и пыли. Гул разрывов все усиливался, давил на барабанные перепонки, прижимал к земле. Огненные фонтаны то исчезали с гребня, то появлялись вновь. Одно орудие, видимо дивизионной артиллерии, беспрестанно било по дзоту. Снаряды ложились точно на вершине бугра, разметывали землю, расщепляли бревна. «Молодцы артиллеристы, — подумал Алексей. — Можно было пулемет и не тащить». Несколько увесистых комьев земли долетели до окопа Алексея и больно ударили его по голове и спине. Тогда он прижался к стенке окопа, опасаясь, как бы не достало своим снарядом.
Прошло около часу. Стало совсем светло, небо за лесом разгоралось все ярче. Орудийные вспышки, отчетливо видимые раньше, теперь поблекли.
Но вот в какую-то минуту оглушительный грохот оборвался. На мгновение установилась странная, осязаемая тишина. Алексей еще не успел и воспринять ее, как в посветлевшем небе рассыпалась веером звезд красная ракета. Сигнал атаки. В то же мгновение где-то сзади и чуть справа послышался странный треск, как будто заработали сотни диковинных машин. Алексей посмотрел туда и увидел серо-зеленые стальные кирасы. Тут же услышал нарастающее, страшное «а-а-а…» Батальон шел в атаку.
Стальная лавина, перевалив через небольшую возвышенность, стремительно текла к немецким окопам.
Вася Чернышев тоже оглянулся и закричал:
— Гляди! Во сила!..
— За Родину! За Сталина! — каким-то хриплым голосом крикнул Шубин и дал очередь из автомата. И все отделение, повинуясь команде, побежало в гору.
После прорыва обороны немцев батальон был выведен из боя. На его долю еще оставалось немало черной работы. Зная ударную силу панцирников, командование бросало батальон туда, где обязательно надо было что-нибудь «рвать» или «штопать». Тяжелые бои сменялись стремительными маршами, марши снова боями. Скоро фигуры бойцов с серо-зелеными щитами на груди были известны чуть ли не всей армии. Там, где они появлялись, окружающие оказывали им почтительное уважение. Самим панцирникам некогда было разобраться в том, хорошо или плохо они воюют. Но если бы они могли послушать разговоры, ходившие среди бойцов, то услышали бы о своих подвигах такое, что удивило бы их самих.