Но еще лучше их знали враги. Пленные рассказывали о том страхе, который испытывали, когда узнавали, что против них действуют «панцерменшен».
Россказни пленных приятно щекотали «чапаевскую душу» Стрепетова. Но его не покидало и горестное чувство: батальон нес заметные потери. Правда, большинство выбывало из строя по ранению, кирасы все же спасали от пуль, но были и убитые.
Поредела и первая рота. Еще до вступления в бой пропал Анохин, которого Шубин послал тогда для связи. Через несколько дней был ранен Чернышев. Сушко и Бухаров в горячке боя даже не заметили, как его не стало рядом. И только потом они отыскали его среди раненых, подготовленных к отправке. Он лежал под кустом ивняка бледный, изможденный и тихо стенал. Его девичье лицо еще хранило следы недавно перенесенных страданий, нос заострился, и только полоска черных, давно не бритых усов оставалась от прежнего Васьки.
Бухаров первый увидел его и, шагая прямо через людей, лежавших без движения, крикнул:
— Вася!
Он открыл глаза, и виноватая детская улыбка осветила его лицо. Стараясь не показать слабости, проговорил:
— Вот и мне досталось… «Если раны — небольшой…» Кость раздробило… — и он указал на ногу с прибинтованной шиной.
— Ну слава богу, я думал хуже, — сказал Алексей.
— Заживет, — согласился Вася. — Я теперь буду жить, а вам-то еще сколько…
— Ну, мы тоже не рыжие, — возразил Валентин. — Бог не выдаст — свинья не съест.
— Дайте попить, — попросил Вася.
Валентин схватился за фляжку и огорченно сказал:
— Только коньяк. Сейчас принесу…
— Давай, может, не так болеть будет.
Валька подал ему полный стаканчик — крышку трофейной фляги. Васька вопросительно посмотрел на товарищей.
— А вы что же? На прощанье…
— Всегда с удовольствием, Вася, — ответил Алексей и снял свою флягу.
Они выпили, закусили трофейным шоколадом. Алексей наблюдал за ними и только теперь увидел, как Валентину было тяжело расставаться с другом. Они еще бы с удовольствием посидели, но времени не было, и стали прощаться. Валентин перелил коньяк в одну фляжку, достал из своего мешка кое-какую еду, папиросы, положил все это рядом, чтобы Васька мог забрать с собой, когда его повезут в тыл. Вася отказывался:
— Не надо, Валька, там с голоду не помру.
— Ничего, ничего, мы себе еще добудем.
Прощаясь, Вася слабо пожал им руки, улыбнулся той же милой детской улыбкой:
— Ну, всего… Спасибо вам… За все…
Недели через три их снова — в который уже раз — перебрасывали на новый участок. Видимо, там дела были плохи, потому что вывели их из боя неожиданно и перевозили спешно, на машинах. Несколько часов колонна грузовиков двигалась лесами по бревенчатой дороге, проложенной через болота. Обтесанные длинные бревна, уложенные в две широкие колеи, стучали под колесами машин, как пластины диковинного ксилофона.
На этом марше глупо погиб Костров. Он сидел у заднего борта, когда на одном из перегонов незакрепленное бревно выскочило под тяжестью машины, взлетело в воздух и концом ударило его по голове. Костров даже не охнул. Он обмяк, поник головой и несколько раз дернулся в агонии. Бухаров изо всей силы застучал по кабине, а Шубин на ходу перескочил на подножку, рванул дверцу и выволок шофера на дорогу.
— Ты что, гад, делаешь? Ты куда, подлец, гонишь? — закричал он и с силой ударил перепуганного парня в зубы.
Тот отлетел в болото, попытался подняться, но снова был сбит с ног. Он лежал в грязи, всхлипывал, не понимал, что произошло, и с ужасом смотрел на озверевшего Шубина. А тот, сжимая волосатые кулаки, кричал:
— Думаешь, штрафников везешь — так можно людей калечить. Дай автомат! — рванул он из рук ближайшего солдата оружие. — Убью гада!
Алексей бросился к Косте, схватил его сзади, но, несмотря на свою силу, не мог удержать и закричал:
— Да помогите же, черти! Он убьет его…
На помощь Алексею бросились другие, кое-как Шубина скрутили и успокоили. Шофер, наконец, поняв, что произошло, поднялся с земли и только повторил:
— Я ж не виноват… Я не хотел этого…
Кострова похоронили тут же неподалеку, на одном из бугорков, где было посуше, под двумя хилыми рябинами.
Снова заняли места в машине, тронулись в путь. Алексей Сушко сидел у борта, перебирал в памяти события последних дней. Перед глазами живо предстало лицо подполковника Турова. Он был в числе тех немногих офицеров-лагерников, которым в батальоне доверили офицерские должности.
Случилось как-то, что батальон получил сутки отдыха. Вот тогда-то и разыскал их Туров. Он подошел к костру, вокруг которого расположилось первое отделение, и улыбнулся: