— Знаем, — ответил Кресов, останавливаясь, чтобы передохнуть. — Шубин там как?
— Лежит…
Ближе всех к Алексею, метрах в десяти-пятнадцати, была ячейка Тимофея. Он тоже окапывался, но Алексей не стал с ним разговаривать. С того момента, как погиб Валентин, они не перемолвились и словом. Алексей находился под тяжелым впечатлением смерти товарища и все размышлял над тем, как это произошло. Вспоминая подробности боя, Алексей пришел к выводу, что в момент броска Валентина в траншею, те двое сидели и закусывали (там валялись банки с маслом, хлеб, фляжки). У одного из них, видимо, был нож, и когда Валентин прыгнул в окоп, он успел первым нанести удар. Ему удалось ударить Вальку и второй раз, когда Алексей уже возился со «своим». Если бы Беда не ждал команды… «Да, опять Беда, — подумал Алексей. — Но можно ли его обвинять? Эх, напрасно Вальку послушал…»
Сушко поправлял свою ячейку, а мысли о случившемся не покидали его. Страшная пустота и отчаяние заполняли его сердце. Перед глазами возникала то одна, то другая сцена: крепко сжатые и поднятые вверх руки, приветствующие Вальку, куча денег на грязной фуфайке, ночь перед первым боем, голубые глаза и слова: «Есть такая слабость…» «Неужели честолюбие сгубило тебя, Валька? — в который раз спрашивал себя Алексей и тут же отвечал: — Нет, просто ты любил иногда сболтнуть для красного словца…»
Все погибли, ушли в небытие… Остался он один. Надолго ли? Еще два дня. Два самых трудных дня… Молча присел рядом Беда и долго смотрел, как Алексей черпал маленькой лопатой землю.
— Ты, Лешка, не думай, что я нарочно, — заговорил он. — Я просто не сообразил… Не мог… А тут еще ты замахнулся.
Алексей ответил не скоро.
— Я ничего не думаю. Но было бы лучше, если бы вместо тебя там был кто-нибудь другой…
— Да, да… Я просто растерялся.
— Теперь ничего не поправишь, — заключил Алексей лишь только для того, чтобы что-нибудь ответить, продолжая механически выбрасывать землю. Разговаривать на эту тему он не мог.
Беда еще посидел немного и ушел. Алексей облегченно вздохнул. Закончив ячейку, усталый, он прислонился к стенке окопа.
Сушко был уверен, что не спал, но состояние, в котором он потом оказался, нельзя было назвать иначе, чем пробуждением. Во-первых, было совершенно потеряно чувство времени и места: «Что это? Где я?» Во-вторых, возвращение к действительности было внезапным, какое бывает только со сна.
Артиллерия молчала, не стреляли и пулеметы. Стояла зловещая тишина, которая и поразила Сушко. И среди тишины Алексею почудился странный звук: как будто храпят люди. Да это храпели уснувшие люди. Алексей встряхнулся, схватил автомат и бросился будить, но опоздал. Небо вдруг вспыхнуло сотнями огней, со всех концов низко над землей протянулись разноцветные нити трассирующих пуль. Они, словно сеткой, накрыли горб, чмокали и противно свистели. Оглушительно загрохотали разрывы, с тяжелым свистом зашелестели осколки, в нос ударил кисловатый запах взрывчатки.
Алексей высунулся из ячейки и увидел, как освещенные сзади багровым светом бежали серые фигуры и что-то кричали.
— Немцы!.. — закричал Алексей. Он приложился к холодному и мокрому ложу автомата, нажал спуск. Автомат стрекотнул короткой очередью, потом еще и еще. Но гитлеровцы продолжали наступать. Алексей схватил приготовленную гранату, мгновенно выдернул чеку и изо всей силы метнул ее в приближающихся врагов. Еще одну гранату бросил туда же, приготовил и третью. Но тут увидел, как из соседней ячейки кто-то выскочил и, петляя, побежал назад. Мгновение — и его обожгло болью и злобой.
— Беда! Куда? — закричал Алексей. — Стой, падла! Убью!
Но Беда, что-то крича, продолжал бежать. Тогда Алексей взмахнул зажатой в руке гранатой и бросил в убегающего. Ему показалось, что угодил Беде прямо в спину, но ни взрыва, ни вспышки уже не слышал и не видел: что-то огромное, тяжелое толкнуло его сзади, придавило к земле. В то мгновение Алексей и предполагать не мог, что ему предстояло пройти еще один круг тяжких испытаний.
