— А кто первыми наливали из бочки, тех вы видели?
— Кажись, трое их было, а, Мишаня? Точно, трое. Один ведро держал, а двое бочку наклоняли. Фамилий их не знаем и в личность не приметили. Потому как все же темновато, если по правде сказать, было. А потом уж и вовсе не разглядеть. Народу возля бочки собралось, будто на первомайскую демонстрацию.
Слушая ответы «очевидцев», Кушнаренко прекрасно понимал, что они попросту дурачат допрашивающих и ни за что не выдадут зачинщиков, если даже и видели их. Да и найди они зачинщиков преступления, это ничего не изменило бы. Ну, накажут двоих-троих, а что это даст? Таких ухарей в сформированных ротах — половина. Одними репрессиями вряд ли чего добьешься.
Если взглянуть на эту злополучную бочку шире, то сейчас, по сути дела, решается куда более важное. Вопрос стоит так: кто поведет за собой роты — командиры или воры-рецидивисты, прибывшие сюда из лагерей со своими традициями и законами, устоявшимся образом жизни. И сдавать своих позиций они не собираются. Тут уж — кто кого.
«Вряд ли в этом деле обошлось без Красовского», — думал Николай, но обосновать свои подозрения ему было нечем. Спать он лег поздно, задержавшись в канцелярии роты, и сразу будто в трясину провалился. Уходил ли Красовский ночью с дружками из казармы — теперь не дознаешься. Дневальный наверняка ничего не скажет. Подозрительно, конечно, что Олег до сих пор дрыхнет и перегаром от него разит за два метра, но не пойман — не вор.
Шел уже девятый час, а полковой горнист все еще не звал роты на завтрак. Кто-то сказал, будто на кухне прохудился котел и ставят новый. Люди без дела бродили вокруг казарм, ждали.
Занятый своими мыслями, не спеша прогуливался по дорожкам и Колобов. Командир роты твердо решил собрать в его взвод рецидивистов. Сможет ли он заставить этих людей подчиниться строгой воинской дисциплине? Тут потребуется не только сильный характер.
За Николаем тенью ходил Шустряков. Опасливо поглядывая вокруг, он давно уже собирался сообщить что-то Колобову, но не решался. Наконец, тронув Николая за рукав гимнастерки, Юра таинственно зашептал:
— Товарищ старшина, наклонитесь чуток, я вам на ухо кое-что скажу. Это Красовский со своими новыми корешами закатил бочку в двадцать четвертую. В свою побоялся, вот и шуранул ее в чужую роту для отвода глаз.
— Ты сам это видел?
— Не видел, но это точно. Ночью проснулся я по нужде, гляжу, а Олега нет на нарах. И корешей его — тоже. Они ж и сейчас еще все под газом ходят.
— Не одни они. Со всех рот там любители побывали.
— Да некому ведь кроме него!
— Так ли? Просто обиделся ты на него, вот и говоришь…
Неподалеку от казармы на траве расположилась группа штрафников. Оттуда доносился голос Феди Павленко, то и дело прерываемый взрывами смеха. Нравился Колобову этот парень, но он не рецидивист и, значит, не быть ему в его взводе. И сержанта Пищурина с Застежкиным тоже не зачислят. А жаль. Один мог бы стать хорошим командиром отделения, а второй — снайпером.
— Ты, паря, еще чего-нибудь смешное расскажи, — упрашивали слушатели Федю. — Тебя слушать — жратвы не надо. Давай, трави дальше.
— При чем тут «трави»? Я, можно сказать, им всю свою жизнь наизнанку, выворачиваю, а они не верят. Ладно, тогда я вам про своего батька поведаю, шо с ним злякалося ще в першу мировую войну. Только, чур, не перебивать!
Значит, идет как-то мой батько по полтавскому шляху, брынчит шаблюкой. Глядит: сбоку от шляха спыть пид дубом германьский офицер. Батько у меня прыткий був, пидкрался к офицеру, да как рубанет его шаблюкой! Праву руку начисто обрубил, а тот хоть бы тоби што — спыть! Ну, батько и начал тут рубать. Хрясь по другой руке — спыть! Хрясь по ноге — усе равно спыть. Тут батько по другой ноге примерился…
— Так ему надо было сразу голову рубить! — не выдержал кто-то из слушателей.
— Ха! Умник нашелся. Так головы-то у германьца и не оказалося, — пояснил с постным лицом Федя. — Ее кто-то еще раньше отрубил. Так мне батька рассказывал.
Вместе со всеми рассмеялся и Николай. Нет, Федю надо обязательно отвоевать у ротного в свой взвод. Взглянув на стрелки «швейцарских», он заторопился в канцелярию. Вчера Войтов приказал ему явиться в половине девятого.
Здесь уже было сильно накурено. За большим столом расположились Войтов с Пугачевым, за другим, в углу, корпел, над бумагами писарь.
— Присаживайся, старшина, — кивнул ротный. — Мы тут с утра списки взводов составили. В каждом по шестьдесят восемь человек. Многовато, конечно, но что поделаешь — нет командиров, обещают дать с приездом на фронт.