Роты после атаки отдыхали. Настроение у всех было приподнятым. Многим впервые довелось держать в руках боевое оружие и стрелять из него, пусть и холостыми патронами. Парни шумно делились впечатлениями от проведенного занятия.
В отделении Павленко тон задавал бронебойщик Застежкин.
— Ну и ружьишком снабдил меня взводный по знакомству. Весит не менее хорошего козла, а жахает, ажно ушам больно. Так это еще патроны невзаправдашние. А ежели настоящим патроном с моей бронебойки засандалить, фрицевский танк, ей-бо, от одного грохота развалится, — делился Прохор. — А я ж, паря, не промахнусь. Потому как охотник-промысловик я. Я ж ему в самую смотровую щелку замастырю.
— Не фасонь, первый номер, — перебил Прохора Шустряков. — Все «я», да «я». А я? Хоть и вторым номером хожу, а без меня бы ты сразу зашился. «Промысловик»… Тут-то что, никакого страха. Поглядим, как ты по всамделишним фрицевским амбразурам да танкам жахать будешь. В настоящем бою, того и гляди, мандраж прохватит.
— Не прохватит, не страшнее медведя, небось, — добродушно отмахнулся Застежкин.
Гимнастерка на Шустрякове топорщилась мешком, просторная пилотка постоянно сползала на оттопыренные уши, а сапоги, хоть и подбирал старшина ему самые малые из имевшихся размеров, все равно были велики, и Юре приходилось накручивать на свои ноги-костяшки по две-три пары портянок. Смеялись бойцы над крупным, кряжистым Прохором и щуплым Юрой. Очень уж потешно выглядели они в паре.
Ребята в их отделении подобрались не из легких. Однако сержант Павленко сумел с первых же дней снискать себе общее уважение. Сегодня в учебном бою он особенно понравился бойцам своей расчетливостью. Их отделение раньше других приблизилось к «вражескому» доту. Высланные Федором вперед гранатометчики сумели забросить в его амбразуру три деревянные болванки, изображавшие противотанковые гранаты, и не подставили себя под огонь пулемета. Когда требовалось, Павленко мог проявить и строгость, а в другое время был хорошим, веселым товарищем. Сейчас Федя вместе со всеми подшучивал над Застежкиным:
— Я, хлопцы, вам так скажу. Когда наш бронебойщик жахал из своего длинного ружья, его второй номер отползал в сторону, зажмуривал очи и затыкал себе руками уши. А сам Прохор бачил в прицел не купол дота, а спину огромадного медведя.
— Точно, командир, — подтвердил Застежкин. — Мне и взаправду медведь мерещился.
— А ты их настоящих, живых хоть видел? — поинтересовался Шустряков.
— Эка невидаль — медведь. Не токмо видал, а и ухлопал десятка два. Однако когда на первого ходил, то не медведя, а черта с рогами удобычил.
— Это как же так, Прохор? — заинтересовались бойцы. — Как тебе с чертом удалось встретиться?
— Ежели это дело обсказывать, то по порядку надоть. А вы, ежели слушать меня хотите, не перебивайте. Мне в тою пору четырнадцать годков сполнилось, — приступил к рассказу Застежкин. — Ну и решил я под это дело самолично медведя завалить. Стянул у папаши два жакана надпиленных, патроны снарядил и с утра в тайгу умотался. Долго блукал, смеркаться уж зачало, а ни одного медведя так и не встрел, будто повыдохли все.
К ночи я на деревню Варпаховку набрел. Она, однако, верстах в сорока от нашей-то деревни обреталась. Ноги гудят, жрать хочется. Потому, соображаю, пора мне на ночлег прибиваться. Гляжу, у крайней избы какая-тось баба корову доит. Ну, я к ней и напросился, страсть как парного молочка захотелось со свежим хлебом. А баба эта, зараза, жаднющая оказалась и злая, будто россомаха. Мужик у нее, слышь, еще года за два до того в город на заработки подался, так и не возвернулся. Кому же с такой злыдней жить захочется…
— Да ты про черта с рогами рассказывай, а не про бабу, — перебил Прохора нетерпеливый Шустряков.
— Я ж сказал тебе, чтоб не перебивал, а то вовсе собьюсь. Я к черту к тому все и веду, токмо по порядку, — пояснил Застежкин. — Так вот, спать, стало быть, она меня впустила, а чтобы чего поесть дать — вроде как и в мыслях у нее не шебурхнулось. Сразу на полати спровадила. А рядом с полатями у нее, слышь, посудная полка пристроена была. А на ней каравай надрезанный лежал, полотенцем прикрытый. Ну прям рядом совсем, рукой достать. Улегся я, стал быть, на полати, поглядаю на тот каравай, слюнки глотаю и жду, когда хозяйка сама спать укладется.
— Чтоб от каравая кусмень оттяпать, — догадался Юра.
— Точно, — подтвердил Застежкин. — Долго ждал, покеда хозяйка захрапела. А как услыхал, что храпит, потянулся до полки, обперся об нее, чтоб другой рукой каравай к себе подтянуть, а полка эта тут возьми и оборвись с гвоздей. То ли мужик у этой бабы непутевый был, то ли она сама тою полку к стене прилаживала.