К сержанту Пищурину приехала из Владивостока жена. Молодая и красивая, она со стороны выглядела спокойной и даже веселой, только часто и жарко целовала смущенное лицо мужа. Рядом с ними стояла в кольце пришедших проводить ее родственников военфельдшер Оля Соколова. Она была местной и провожали ее отец с матерью, две сестры, младший братишка, дяди и тетки. К Олегу Красовскому приехала рано поседевшая и поблекшая мать. Она так рыдала и причитала, обнимая своего Олеженьку, будто он уже был убит на фронте.
Колобов, стоя в дверях теплушки, то хмурил, то вскидывал свои широкие брови. Он сам не пожелал, чтобы Катюша приехала сюда с дочкой-грудняшкой. Дорога не такая уж дальняя, но и не близкая. К тому же ему уже дважды за это лето довелось прощаться с женой: поневоле станешь суеверным.
Рядом со взводным командиром так же одиноко стоял второй номер ПТР Юра Шустряков.
— А нам с вами, товарищ старшина, и попрощаться не с кем, — грустно сказал он.
— Почему же не с кем? Вон как много народу пришло нас с тобой проводить. А девчат сколько! Маши им рукой, посылай воздушные поцелуи, обещай стоять за Родину насмерть.
Помолчав, Юра обиженно заметил:
— Хоть бы оружие на руки выдали — другой вид был бы.
— Не нужно оно нам в дороге. Потому и не выдали.
— По вагонам! — раздалась протяжная команда, и сразу же вслед за ней громко и требовательно запела медноголосая труба.
Все, кто был на перроне, задвигались, засуетились. Сквозь общий шум громче прорезались рыдания, поцелуи, прощальные напутствия и заверения. Нетерпеливо загудел паровоз. Потом еще раз. Состав прогремел из конца в конец сцепками, заскрипел железом и медленно, натужно тронулся с места, исподволь ускоряя свой бег на запад — туда, где грохотала война.
В кольце
Есть в неудачном наступленье
Несчастный час когда оно
Уже остановилось, но
Войска приведены в движенье..
Больше недели сменявшие друг друга на узловых станциях паровозы гнали эшелон на запад. С глухим простуженным ревом мчался он сквозь дни и ночи, мимо нарядных березовых рощ, темных задумчивых дубрав и болотистых осиновых перелесков. С воющим гулом нырял состав под габаритные фермы железнодорожных мостов, отстукивал четкую дробь на равнинных участках.
В Свердловске, где простояли более пяти часов на воинской площадке, сбежали трое из двадцать шестой роты. После нескольких поверок и перекличек отодвигающиеся двери вагонов заколотили так, что в них можно было проходить только по одному. Через каждые две теплушки посадили по автоматчику в добротной суконной гимнастерке и фуражке с малиновым околышем. Начальство у сопровождающих было свое: молоденький насупленный лейтенант, перетянутый скрипучими ремнями портупеи. Подселенцы, как прозвали их бойцы, в разговоры со штрафниками не вступали, молча выполняли порученное им дело. Теперь правом свободного выхода из вагонов на остановках могли пользоваться только командиры взводов и их помощники. Остальные выходили лишь группами по пять-шесть человек в сопровождении командиров отделений.
Где-то около Перми погода испортилась, и эшелон несся куда-то в промозглую неизвестность под грубоватые шутки, смех и сонное бормотанье штрафников. Изредка останавливались на неизвестных разъездах, пропускали поезда с большими красными крестами на стенах вагонов, и вновь разгонялись сквозь моросящую слякоть и свист ветра.
После Свердловска, когда повернули на Пермь, а затем на Киров и Котлас, стало ясно, что направляются они на северо-запад: то ли под Ленинград, то ли в Карелию или под Мурманск, в Заполярье. Но говорили почему-то больше о Ленинграде, особенно после остановки на небольшой железнодорожной станции Шарья. Здесь располагались госпитали и промежуточные восстановительные пункты для эвакуируемых из Ленинграда детей и женщин. После увиденного на этой станции в теплушках надолго замолкли шутки.
Появились и первые очевидные признаки приближающегося фронта: светомаскировка, разрушенные станционные здания, валявшиеся под откосом исковерканные вагоны.
…Николай Колобов проснулся за полночь. Громыхали и отстукивали свой уже до тошноты надоевший бег чугунные колеса. Вагон раскачивало из стороны в сторону. Под ударами ветра гудела металлическая крыша. В едва угадываемое в темноте оконце залетали холодные капли дождя. Над нарами пронзительно дуло и по теплушке гуляли холодные сквозняки. Вокруг слышались храп, бормотанье и всхлипы спящих бойцов.