— Так точно, товарищ майор!
— Хорошо. Немцы, пожалуй, догадываются о предстоящем наступлении. Им неизвестно лишь точное место высадки и ее время, но ждать они нас могут. Поэтому продвигаться будем вплотную за огневым валом. Иначе противник нас попросту сметет с берегового откоса. И первую их траншею, кровь из носа, а взять надо с ходу, иначе не удержимся. Как с оружием и боеприпасами?
— К вечеру подвезут, товарищ майор, — ответил начальник штаба. — Автоматов маловато и ручных пулеметов всего семь. Гранат тоже негусто: по четыре на каждого. С патронами чуть лучше: по сорок на винтовку и по пять дисков на автомат.
— На первых порах хватит, а там — на трофеи рассчитывать будем. Обращаться с немецкими автоматами вас обучали. Да, чтобы не забыть, все заявки старшин рот на обувь, портянки и обмундирование удовлетворить сегодня же. Каждому бойцу выдать по два сухаря и квадрату пшенного концентрата на двоих.
— Так им же выдавали НЗ, товарищ комбат! — робко заметил кто-то из командиров.
— И еще, — Терехин сделал вид, что не слышал возражения. — Поскольку мы уже сегодня считаемся задействованными в операции, к ужину выдать по пятьдесят граммов спирта.
Терехин почему-то снова подошел к карте и продолжил:
— Сейчас начштаба раздаст командирам рот карты района предстоящей высадки. Их надлежит тщательно проработать со всеми командирами взводов.
Комбат обвел взглядом собравшихся в землянке и неожиданно спросил:
— Симулянты есть?
— Двое, товарищ комбат, — ответил Кушнаренко. — Оба «мыльники».
— Подготовить документы и судить перед строем.
— Документы уже оформлены, товарищ майор, — вяло откликнулся начальник медпункта.
— После выдачи оружия буду говорить с батальоном. Перед этим получите боевой приказ. У меня все.
Возвращаясь из штаба, Колобов, Орешкин и Дудко хотели было спуститься поближе к Неве, чтобы рассмотреть противоположный берег. Однако выставленная вокруг охрана их не пропустила. Покурив на сыром и промозглом ветру, они разошлись по своим землянкам.
Во взводе его возвращения ожидали. Он понял это мгновенно по смолкнувшим разговорам и устремленным на него вопрошающим взглядам.
— Ну что там, товарищ старшина? Когда блокаду прорывать начнем? — спросил Шустряков.
— Тут без вас старшина Попов заглядывал. Приказал Пищурину сухой паек получить. Значит, в бой пойдем? «Ударом грозным врага в упор», как в песне поется, — с наигранной бравадой поинтересовался Минин.
— Да уж в тыл теперь не пошлют, — подтвердил Николай. — Сегодня вечером оружие выдадут.
— Слава тебе, господи, как моя бабка говорила. Дождались светлого денечка. Одного не могу понять: с кем мы тут воевать будем? На этом берегу немцев нет, а через Неву ведь не сунешься. Куда в такую холодрыгу?
— Боишься, что отморозишь себе кое-что?
— А оно, это самое, все равно теперь ему уже ни к чему? — хохотнул Смешилин.
— Заткнись! — ощерился на него Минин. — Я знать хочу, чего ждать нам?
— Дополнительного пайка и представительной делегации с Большой Ивановской мануфактуры.
— Заткнись, говорю тебе! — окончательно потерял контроль над своими нервами Минин.
— Прекратите истерику, Минин, — одернул его Колобов. — О том, чего вам ждать, сегодня вечером комбат скажет. Заодно и двоих симулянтов перед строем судить будут.
— Это у нас умеют, — усмехнулся Петр. — Шлепнут рабов божьих, как тех двоих в Ленинграде.
— А что еще с ними делать прикажешь? По головке погладить и пожурить, да?
— Товарищ старшина, а откуда у вас часы шикарные со светящимся циферблатом? — заметил Шустряков обнову на руке Колобова. — На швейцарские обменяли, да?
— Нет. Всем командирам рот и взводов сейчас в штабе выдали, — объяснил Николай. — Так что забери свои швейцарские обратно. Они мне теперь ни к чему.
— Конечно, зачем вам двое часов? — обрадовался Юра.
Николай прилег на нары, стал присматриваться к бойцам. Каждый из них по-своему переживал томительное ожидание неотвратимо приближающегося испытания боем. Некоторые писали письма, другие возились с обмундированием, третьи лежали на нарах, бездумно глядя в потолок. Все понимали, что почти вплотную приблизились к рубежу, за которым для кого-то уже ничего не будет, а для кого-то снова продолжится жизнь, забрезжит надежда… до следующего такого же рубежа.
Всматриваясь в лица штрафников, Колобов старался понять их душевное состояние. Он был уверен в том, что большинство сознательно и честно готовят себя внутренне к крещению огнем и выполнению воинского долга. А кто-то, возможно, лихорадочно ищет какие-то варианты, чтобы как-то перехитрить судьбу и любой ценой сохранить жизнь. Но недаром говорится, чужая душа — потемки, а он, командир штрафного взвода, — не ясновидящий.