— Что ж связной… Вот хотя бы его берите, Смирнова. Парень шустрый, исполнительный и труса не празднует.
— Пойдешь ко мне связным? — поднял Колобов глаза на прислушивавшегося к ним молодого бойца.
— Как прикажете, товарищ комвзвода.
— Вот и решили вопрос, — порывисто поднялся на ноги Пищурин. — Я сейчас на твое место дру…
Не договорив, он как-то неестественно обмяк и медленно сполз по стене траншеи к ногам Колобова. По правой его щеке растекалась кровь. Николай схватил сержанта за руку, но пульс уже не прощупывался. Снайперская пуля, войдя точно в левый висок, вышла через правый.
— Убили, — растерянно проговорил Смирнов. — Как же это?.. Я ж предупреждал, что снайпер.
Колобов скрипнул зубами. До боли сжав челюсти, с усилием старался проглотить подступавший к горлу комок. Расстегнув карманы убитого, вынул посмертный медальон и еще не сложенное треугольником письмо. Аккуратный, четкий почерк привлек внимание: «Прощай, моя родная Клавушка! Пишу тебе и сыну последнее письмо. Когда ты получишь его, меня уже не будет в живых. Ты уж прости меня за такие несуразные перемены в моей судьбе. Судимость, штрафная воинская часть. Ты верь мне: я всегда был честным человеком. И погиб честно, защищая Родину. Сыну обязательно скажи об этом, когда он подрастет. Пусть не стыдится своего отца…»
Не смог Николай дочитать до конца это письмо. Глаза застлало пеленой. Когда же Виктор написал его? Ведь и он, Николай Колобов, мог бы подписаться под каждым написанным тут словом. «Клава обязательно получит твое письмо и сын твой прочтет его, когда вырастет», — мысленно пообещал он мертвому другу, спрятал документы, письмо и медальон в планшетку и сказал притихшему Смирнову:
— Давай положим его пока в твою ячейку. Будет время, похороним как положено.
И накрыл лицо сержанта его носовым платком с вышитыми голубой шелковой ниткой инициалами жены, еще не знавшей о том, что стала вдовой и матерью-одиночкой.
Гибель Пищурина опечалила всех старослужащих колобовского взвода, хоть за последние сутки у них и притупились чувства, изменилось отношение к жизни. И только теперь выяснилось, каким авторитетом и уважением пользовался во взводе этот спокойный, рассудительный человек.
Бывшему таежному охотнику Застежкину поручили уничтожить вражеского снайпера. Ночью Прохор уложил в бруствере своей стрелковой ячейки большую бетонную глыбу и теперь чувствовал себя за ней почти в полной безопасности. Он поручил Шустрякову метрах в двадцати от себя несколько раз приподнять над траншеей каску, а сам стал высматривать фашиста в амбразуре разбитого дзота на склоне дорожной насыпи. Снайпера он снял первым выстрелом: гитлеровец дернулся, выронил из рук винтовку и застыл, ткнувшись лицом в землю.
— Шарахни по нему, гаду, еще разок. Может, он только ранен, — попросил Застежкина Славка Фитюлин.
— Чего зря патроны жечь, — отмахнулся от него Прохор. — Возьми вон у взводного бинокль да погляди, как он в своей норе раскорячился.
— Молодец, Прохор! Спасибо тебе от всего взвода, — тихо сказал уже удостоверившийся в правоте бронебойщика Колобов. — А ну, тише! Что это там?
Над плацдармом неожиданно прокаталась какая-то веселая и совсем неуместная здесь мелодия. Затем отрывистый голос, усиленный мощным громкоговорителем, прокричал:
— Храбрый зольдатен штрафной батальон, слушайт наш голос!
Бойцы не сразу поняли, в чем дело. С недоумением смотрели друг на друга.
— Вроде как фриц по-нашему чешет. Откуда это он? — вопросительно уставился Шустряков на Застежкина.
— Храбрый зольдатен штрафной батальон! — снова загремел над притихшим плацдармом тот же голос. — Сейчас с вами будет разговаривайт ваш хороший друзья, зольдатен-штрафники Петушкоф и Сопрыкин. Они умно переходиль на сторону наша непобедимая армия и очень желайт сказать вам несколько мудрый слоф.
Громкоговоритель снова выплюнул из динамиков веселую немецкую мелодию.
— Вот и наш Петушок, шкура продажная, объявился, — криво ухмыльнулся Фитюлин.
— Перекинулись, оборотни ползучие, — сжал кулаки Красовский. — Жалко, я его, гаденыша, не задавил в Ленинграде, когда он с рыжьем вляпался.
Взводный молчал, нахмурив брови и нервно подергивая щекой. Вон он где оказался, боец его взвода Петушков. Откровенный трус, мародер, брюзга и циник. Разве не видел всех этих качеств он, его командир, раньше? Видел, но считал, что общая беда, война и этого подонка сделают другим.