— Вы все-таки попробуйте.
— Ладно, скажем сейчас. Ты лежи, не волнуйся. Все хорошо будет…
Когда военфельдшер Ольга Соколова узнала о том, что ее Андрей лежит здесь, в штольне, тяжело раненный, она словно окаменела.
— Владимир Михайлович, — обратилась к хирургу, — я отлучусь на минуту.
И не побежала, а медленно, словно слепая, направилась к указанному девчатами месту. Подойдя, так же медленно опустилась на колени, не отрывая взгляда от бледного лица Пугачева.
— Андрюшенька, родной… Ты меня слышишь? — не дождавшись ответа, склонилась на грудь раненому.
— Ольга Павловна, в чем дело? — раздался за ее спиной баритон хирурга. — Ну-ка, разрешите мне взглянуть.
Ольга, вздрагивая всем телом, торопливо встала, сняла наброшенную на Пугачева шинель. Хирург быстрыми, уверенными движениями ощупал живот и бедро лежавшего без сознания Андрея, проверил пульс, приподняв пальцами веки, заглянул в зрачки.
— Ничего, ничего, — приговаривал он. — Кишочки, кажется, слава богу, не задеты, но почка повреждена. Это мы зашьем, зашьем. Ну, а в бедренной кости осколок застрял. Хорошо, что не скользнул выше. Это мы извлечем, извлечем…
Повернувшись к Ольге, хирург строго посмотрел на нее:
— В чем дело, Соколова? Вы военный медик или, простите, слезливая барышня? Возьмите себя в руки. — Он поднялся, ободряюще похлопал ее по плечу. — Ничего, ничего. Будет жить ваш политрук. Так что не падайте духом… Ассистировать можете? Тогда — к столу! За работу!
…В штабе сводного батальона представителя СМЕРШа не оказалось. Василькову сказали, что он и не переправлялся на этот берег. Хмуро поглядев на повеселевшего Славку, Васильков приказал ему идти к переправе.
— Ты что, хмырь трусливый, с плацдарма рвануть надумал? — возмутился Фитюлин. — Там, в траншее, ребята головы кладут, а ты смыться решил?
— Иди давай! У меня приказ командира роты доставить тебя к особисту Воронину. И я тебя доставлю. — Павка помахал зажатой в руке сопроводительной запиской Войтова. — А не послушаешь, пеняй на себя: рожок в автомате полный.
— Гад ты ползучий. От боя, как слизняк от солнца, прячешься.
— Ничего, — усмехнулся Павка. — Тебя теперь бои не касаются. Думай лучше, как оправдываться будешь перед особистом.
— Чего мне оправдываться? Особист — не дурак, сам во всем разберется. Так что ты о себе лучше подумай. Вернусь во взвод, интересный у меня к тебе разговор будет.
— Вряд ли вернешься. Трибунал тебе маячит, а у него сейчас одна статья…
Сумел Павка проявить настойчивость, когда благодаря сопроводительной записке отвоевал место себе и Фитюлину на перегруженном ранеными мотоботе. Повезло им и во время переправы: успели переплыть Неву за несколько минут до налета немецких бомбардировщиков.
С правого берега захваченный плацдарм казался узкой полоской горящей и клокочущей земли. Пронзительный холодный ветер гнал оттуда табуны черно-бурого дыма, пахнущего сгоревшей взрывчаткой. Они больше часа безрезультатно бродили по лесу, окружавшему Невскую Дубровку, в поисках особиста. Здесь скопилось множество воинских подразделений. Но у кого из бойцов Васильков ни спрашивал про Воронина, никто не знал, где он находится.
— Ты у тех, кто чином повыше, спроси. Что тебе бойцы да сержанты сказать могут? Или специально время тянешь, чтобы на передовую не возвращаться? — нервничал Славка.
— Твой номер шестнадцатый, ходи впереди меня и останавливайся по команде, — огрызался Васильков. — Учить еще будешь, к кому мне обращаться. Тебе вообще разговаривать не полагается.
Фитюлин, переживая свое положение подконвойного, беспрерывно курил, и Павка время от времени с завистью поглядывал на него. Махорка у Василькова кончилась еще на плацдарме. Наконец не выдержал:
— Дай-ка табачку на закрутку, — сказал он приказным тоном.
— Чего? — удивленно округлил глаза Славка. — Чтобы я тебе свой табак дал? Больше ничего не придумал? А… не хочешь?
— Ну, хоть «бычка» оставь. К куреву тянет, спасу нет, — насупился Васильков.
— Конвоиру курить запрещается.
Нервно прокашлявшись, Павка сжал в руках автомат, громко закричал:
— А ну, шагай быстрей! И не разговаривать!
Наконец по чьей-то подсказке они отыскали землянку особиста. Воронин восседал в потрепанном мягком кресле за двухтумбовым канцелярским столом, невесть как оказавшимся в этой земляной норе. На столе — чернильный прибор и котелок с парящей кашей.
Внимательно прочитав сопроводительную записку Войтова, старший лейтенант убрал со стола котелок и нацелил изучающий взгляд на арестованного. Славка произвел на него, видимо, неблагоприятное впечатление, так как он поморщился, встал из-за стола и подошел чуть ли не вплотную к Фитюлину.