— Что ж, неплохо. Молодцы, хлопцы!
Комдив и комполка стояли рядом, окруженные возбужденными, еще не остывшими после учебной атаки бойцами. У крупного и неторопливого Симоняка большой гладкий лоб, широкий и короткий нос, борцовская шея. Шерстнев — худощавый, подтянутый, с подвижным красивым лицом. Оба — уже в годах.
— Трудновато, небось, на тощих харчах бегать, а, хлопцы? — с понимающей и сочувствующей улыбкой спросил комдив.
— Да уж харчем нас не мучают, товарищ генерал, — ответил кто-то из задних рядов. — Зато самоволок нет!
— Ну вот видите, нет худа без добра, — улыбнулся Симоняк. — Может, оно и не к месту, но хочу рассказать вам, как питаются сейчас рабочие в Ленинграде. Сколько хлеба по карточкам дают, вы знаете. А что это за хлеб? Побывал я как-то в пекарне, побачил… Берут жменю ржаной муки, выколачивают туда же мучную пыль из старых мешков, потом жмыха туда же кладут, соевой муки и почти пятую часть — целлюлозы. Вот из этого и пекут хлеб! Мясные продукты из технического альбумина готовят.
— Товарищ генерал, а что это такое — альбумин?
— Э, хлопец, лучше бы и не знать тебе этого. Я и сам-то недавно узнал, товарищ один рассказал, что он в лаборатории по этим продуктам работает. Словом, обычная кровяная масса протухшая. Из нее удаляют все, что для организма вредно, а потом добавляют жировой свинины, картофельной муки, котлового сала, чуток вареных кишок и желатина… Вот такая сейчас ленинградская колбаса. Э, да что говорить, худо живут люди!
— Когда ж это кончится, товарищ генерал?
— А на этот вопрос только мы с вами и можем ответить. За нас никто блокаду не прорвет. Мы это сделать должны, хлопцы. И как бы лихо нам не пришлось, все равно должны!
— Мы понимаем, товарищ генерал. Скорее бы…
— Перекур полчаса! — объявил Войтов, когда «козлик» с высоким начальством скрылся за деревьями. На обширной поляне, изрезанной траншеями и ходами сообщения, где первый батальон вел условный бой с «противником», все затихло.
Комроты Колобов и его замполит лейтенант Волков устроились под одинокой старой ивой на берегу озера. Всего около четырех месяцев прошло с той поры, как Николай оказался в кольце блокады, а постарел за это время лет на десять. Сейчас, не задумываясь, можно дать ему лет тридцать пять, не меньше. Лицо посерело, приобрело землистый оттенок, как у всех ленинградцев, щеки прорезали глубокие морщины, резче обозначились скулы.
Его замполиту лейтенанту Волкову перевалило уже за пятьдесят. Он выглядел и вовсе стариком — больше года провоевал в блокаде. Из-за разницы в возрасте Николай никак не мог привыкнуть разговаривать с ним на «ты», хотя по характерам они сразу же сошлись и между ними установились дружеские, доверительные отношения. Правда, порой Волков упрекал Николая в недооценке политико-воспитательной работы. Вот и сейчас между ними произошел характерный диалог:
— Комбат полчаса на отдых выделил. Может, политбеседу с бойцами провести?
— Пусть отдохнут, Юрий Сергеевич. Им по-хорошему, после ранений да контузий, отпуск бы на месяц дать…
— Это ты зря, Николай. Политбеседа только силы прибавляет. Новости сейчас — не в пример летним. Слушаешь «В последний час» — «ура» кричать хочется, плакать от радости. Ведь колотим мы их, по-настоящему колотим!
— Что правда, то правда, — согласился Николай. — Под Сталинградом крепко фрицев зажали. Говорят, самый цвет гитлеровской армии в котле оказался. Теперь бы еще накрыть этот котел поплотней, да огоньку пожарче.
— К этому, похоже, идет. Слышал, как под Котельниковом и на Среднем Дону наши немцев долбанули? На выручку к своим кинулись, ан не удалось! Нет, пойду к бойцам. Минут за десять управлюсь. — Волков поднялся, пряча в карман четвертушку недоеденного сухаря…
После обеда им по распорядку дня полагался часовой отдых, и бойцы, дымя махоркой, обстоятельно обсуждали утреннюю встречу с командиром дивизии. Многим из них впервые довелось увидеть так близко настоящего боевого генерала и потому каждая сказанная им фраза казалась значительной и имевшей глубокий смысл.
— Я думаю, — рассуждал Медведев, — что командование наше опять прорыв блокады готовит. Вот генерал дал нам понять, что у людей нет больше сил терпеть. И теперь либо грудь в крестах, либо голова в кустах, а до конца идти надо.
— Да уж запросто так генерал по батальонам ездить не станет, — поддержал Алексея Застежкин. — Я кумекаю, сурьезное что-то затевается.
— Это и ежу понятно, — усмехнулся Славка Фитюлин. — Иначе чего бы нас с утра до вечера с баграми да лестницами по обрывам гоняли? Через Неву пойдем, вот что!