Ужинали, как обычно, в своей казарме. На этот раз к привычному уже рыбному супу выдали на каждого по пятьдесят граммов спирта, который тут же слили в общий котелок, опустили туда полученные медали и передавая по кругу, «обмыли» награды. Разговор снова завязался вокруг сентябрьских боев у Московской Дубровки. И тут неожиданно для самого себя в центре внимания оказался Рома Смешилин. Солдатская удача выделила его из всего состава сводного штрафного батальона, дав возможность дольше других сражаться на плацдарме.
Раньше эта мысль почему-то не приходила ему в голову. А ведь, действительно, из полутора тысяч человек, высадившихся утром двадцать шестого сентября на левый берег Невы, он единственный оставался живым и невредимым до второй половины дня тридцатого, когда к нему прибежал Славка Фитюлин. Но Фитюлина трое суток на плацдарме не было, и он в счет не идет.
— Значит, из всех, кто уцелел, мы самыми последними из батальона были на плацдарме? — восхитился такому открытию Васильков. — До того как нас с ротным бомбой накрыло, мы с ним по одному немецкому танку подбили…
— Ну-ка, сходи подыши на улицу, — положил ему руку на плечо Славка. — Когда вернешься, сядь в сторонке и помолчи.
Павка потупился и молча отправился к выходу из казармы.
— Что это ты с ним так? — недоуменно спросил Смешилин.
— Воспитываю по системе Макаренко, — усмехнулся Славка. — Ты что, забыл, как он мне «удружил» на плацдарме? Вот я и взял шефство над ним. Воспитываю в духе личной скромности и уважительного отношения к товарищам.
— Ну и как, получается?
— С трудом, но поддается.
— А ты поподробнее расскажи, интересно же.
— Нет, — засмеялся Славка. — Это наша с ним тайна. Уговор был, чтобы никому не рассказывать…
А дело обстояло так: Колобов, Фитюлин и Васильков из госпиталя вернулись одновременно. Славке присвоили звание сержанта, и Колобов назначил его помкомвзвода. Павка оказался у него в подчинении. Это обстоятельство поначалу очень расстроило Фитюлина. Несколько дней он мучился над проблемой: Васильков совершил подлость и должен был за нее поплатиться.
Однажды после полевых занятий Славка отвел Василькова в молодой ельник и, не тратя слов на объяснения, врезал ему прямым правым в подбородок. Павка охнул и будто подкошенный свалился на снег, прикрывая руками голову. Но Фитюлин больше бить не стал.
— Ладно, вставай, больше не трону. Но если кому сболтнешь, получишь еще. Понял?
— Ну да… Конечно, понял, — морщась от боли, заверил Павка. — Ты не думай, я никому не скажу. Я ж, в натуре, виноват перед тобой.
— Все, забыли об этом!
— А че помнить-то? Я ж понимаю…
— И вот что еще: с этой минуты я тебе больше не Славка, а товарищ сержант, помощник командира взвода. Усек?
— Да знаю я, что ты сержант…
— Без «да» и без «ты», красноармеец Васильков, — повысил голос Фитюлин. — Как по уставу положено обращаться к старшему по званию?
— На «вы», товарищ сержант.
— Вот так-то, красноармеец Васильков. Теперь мы с вами будем служить по уставу. Недаром говорится: служи по уставу — завоюешь честь и славу. И я обещаю приложить все силы, чтобы сделать из вас храброго и стойкого воина, верного товарища.
— Да курва буду… То есть слово даю, товарищ сержант, что ни одного замечания больше не получу.
— Поглядим. А сейчас идите в казарму и помните о нашем уговоре.
Данное в тот день слово Павка держал твердо, удивляя товарищей своей неожиданной переменой.
Колобов с Волковым заканчивали работу над расписанием занятий на завтра, когда к ним в канцелярию заскочил на минуту замполит батальона Пугачев.
— Новый год на носу, а вы над бумагами корпите. Совсем обюрократились, — оживленно проговорил Андрей.
— Ага, а завтра сам же с утра придешь и потребуешь от нас эти бумаги.
— Так то завтра, а сегодня у нас праздник. Имею честь пригласить вас обоих на встречу Нового года! Шепните потихоньку взводным и их помощникам, чтобы после отбоя и они явились в штаб батальона. Их, между прочим, только из вашей роты приглашают. Так что цени, командир, благосклонность начальства.
— Что же ты меня в столовой не предупредил? — смутился Николай. — Мы свои наркомовские уже того, употребили.
— Нет, лейтенант, никогда ты в генералы не выйдешь. Потому как выражаешь сомнение в мудрости и предусмотрительности своего начальства. А оно, между прочим, все предвидело и все учло. Даже тот прискорбный факт, о котором ты сейчас сообщил, — рассмеялся Андрей. — Посылку нам из Сибири прислали: двенадцать чекушек водки и записку. «Пусть она согреет вас, наши дорогие защитники, как в прямом, так и в переносном смысле». Каково? И как ко времени подгадали!