— Ерунда. Н-не может б-быть т-таких танков у н-немцев, — не соглашался Дудко, все еще заикающийся после тяжелой контузии. — Н-наша т-т-тридцатьчет-верка…
К Колобову наклонился Волков.
— Что-то ты загрустил, командир?
— Дом вспомнился. Как там у них?
— Да-а. Что ни говори, а Новый год — праздник семейный. Каждый, наверное, о своих родных думает, виду только не подает.
— До моих далеко, — вздохнул Николай. — По глобусу, и то два вершка будет. Про город Уссурийск слыхать доводилось?
— Доводилось. Только в тех краях никогда не бывал. А что далеко, так это не самое плохое. Мои вот рядом, можно сказать, в Новгороде остались. Не успели эвакуироваться. С начала войны никаких известий. А дочке в июне семнадцать исполнится. Такие вот дела…
Минуту помолчав, Волков предложил:
— Давай лучше на воздух выйдем. Надоело в духоте сидеть, да и поспать часика три до подъема не грех.
Николай вслед за замполитом выбрался из землянки. Ночь стояла тихая, мягкая. Таинственно темнели окружающие поляну сосны. Все вокруг дышало миром и покоем, даже привычного отдаленного гула канонады не было слышно. «А молодец Войтов, что придумал эту встречу Нового года, — подумал про себя Колобов, шагая рядом с замполитом к казарме. — А может, ему Андрей такую идею подбросил. Если и так, то все равно молодец, что согласился. Значит, понимает, что людям иногда нужна разрядка. Не могут они находиться в постоянном напряжении.
Сложная все-таки штука — жизнь. Казалось бы, война должна ожесточить человека, выжечь из него все доброе и светлое. А на деле получается зачастую наоборот. Взять того же Войтова. В Свободном был прямым и жестким, не признавал компромиссов, считался только со своим мнением. А здесь, на фронте, стал другим, более человечным, что ли. А остальные бывшие штрафники: Олег Красовский, Фитюлин, Рома Смешилин, Шустряков?.. Разве похожи они, нынешние, на тех блатяг, воров и хулиганов, которыми были всего четыре месяца назад?..»
…Ночь на одиннадцатое января выдалась ясной и морозной. Темневший под холодным лунным светом лес выглядел присмиревшим и грустным, будто не хотел расставаться с уходящими на передовую батальонами. Завершившие подготовку резервные части Невской оперативной группы походными колоннами двигались по ночной лесной дороге на восток, к Неве. Над головами время от времени проплывал глухой рокот невидимых бомбардировщиков. Группа за группой они летели в сторону Шлиссельбурга к Синявино.
Переброска войск проходила скрытно, и колонны шли без песен и громких разговоров. Курить было разрешено только в рукав, и Колобов, шагая впереди своей роты, подносил ко рту самокрутку, заботливо прикрывая ее ладонью.
О предстоящем марше им объявили после ужина. Построили и сказали: через двадцать минут полк выступает на передовую. Куда и зачем — полковник Шерстнев объяснять не стал, но по его тону чувствовалось, что предстоит нечто серьезное, скорее всего, то, к чему их так долго готовили.
— Ну, братья-славяне, кажись, кончился наш дачный сезон, — высказал догадку Фитюлин. — Прощай, рыбная юшка, да здравствует пшенная каша по первой норме!
— Помолчи, дай послушать, что там полковник говорит, — остановил его Козлов.
— Пятнадцать месяцев осаждают фашисты Ленинград, надеясь задушить его голодом и болезнями, — доносился из темноты простуженный голос Шерстнева. — Ничего у них не выходит, и теперь настало время нам сказать свое решающее слово. Враг в полной мере почувствует нашу ненависть, нашу силу… От имени Родины я требую от вас мужества и честного исполнения воинского долга…
И вот они уже часа полтора идут по лесной дороге, стараясь определить, на какой участок фронта их направляют. Колонны потеряли свою первоначальную стройность, растянулись. Разговоры притихли, и Николай слышал сзади себя лишь сдерживаемый кашель да отрывистые восклицания поскользнувшихся бойцов. Изредка вдоль колонн проезжал «козлик» командира полка и тогда по рядам передавали команду Войтова: «Не растягиваться! Прибавить шаг!»
— Сколько нам топать-то еще, не знаете, товарищ лейтенант? — спросил шедший за Колобовым Красовский.
— Ты у меня еще время и место наступления спроси, — язвительно хмыкнул в ответ Николай.
— Да я не к тому. Понятно, что не знаете. Я о привале спрашиваю. Портянка сбилась, перемотать бы.
— Отойди на обочину и перемотай. Только не задерживайся, а то отстанешь, не найдешь нас в темноте.
Колобов с интересом поглядывал на идущего рядом с ним Волкова: мужик в возрасте, а не жалуется, не отстает, хоть и дышит тяжело, с хрипом. Словом, с характером у него замполит. Не считает для себя возможным проявлять слабость перед бойцами. Две недели всего в роте, а уже создал партячейку, провел партийное собрание, на которое пригласил и его, командира роты. К бойцам не подлаживается, не опасается высказывать свое, порой резкое мнение, но в роте его, кажется, признали, считаются с ним, прислушиваются к советам. Одно Колобову не нравилось: за глаза замполита бойцы называли не по званию и фамилии, а Сергеичем. Вроде бы и неплохо это, но доведись Волкову в бою заменить его, командира, сумеет ли он удержать на должном уровне дисциплину?