Капитан Молоканов, припадая на левую ногу, поспевал из конца в конец, определяя позиции пулеметчиков и бронебойщиков, немногословно и толково излагал суть своих соображений и доводы, требуя исправлять ошибки и устранять недоделки. Павел, с пристрастием наблюдавший за его действиями, попытался мысленно представить, как развернул бы оборону он, окажись на месте Молоканова, и вынужден был ревниво признать, что в некоторых деталях капитан предвосхищал возможный оборот событий на участке значительно точней и глубже.
За полдень, когда рубеж обороны был готов полностью, Молоканов поднял роту в атаку на близлежащий взгорок. По сигналу ракеты штрафники вымахнули на бруствер и, вскинув наперевес лопаты, устремились на условного противника.
— Вперед! Урра-а!
Капитан с ракетницей в руке трусил сзади.
— Ложись!
Чертыхаясь, попадали на раскисшую, хлюпавшую землю. Ползли, озлобляясь на то, что вместо отдыха после окончания занятия придется долго сушить и чистить обмундирование.
— Рота! Отставить! Повторить сначала!
Недоумевая, потянулись опять в окопы.
— Что это такое?! — пробегая вдоль линии траншеи, возмущенно кричал капитан. — Это не рота в атаку бежит, а колхозное стадо к водопою несется. Сплошное удовольствие для вражеских пулеметчиков! Рассредоточиться! Цепью! Вперед! Марш!
Снова, отводя душу боевым кличем, бежали по вязкой целине, скользя и путаясь в полах шинели, но теперь не скопом, как в первый раз, а широким фронтом.
— Ложись! По-пластунски — вперед! — догонял сзади неумолимый голос Молоканова. — По-пластунски, а не на карачках!..
Падали и ползли снова, обливаясь потом, с ожесточением продирая тела по липкой весенней грязи.
— Рота! Короткими перебежками — вперед!
И так бессчетно раз, пока наконец не истощился запас вводных, круто менявших обстановку, и контратака на взгорок не прошла так, как хотелось руководителю занятий. А там — новое дело! Вместо законного перекура, в предвкушении которого были особо старательно преодолены последние метры до позиций противника, — атака в обратном направлении, на оставленный оборонительный рубеж. И опять — что за блажь такая?! — половину пути животами исполосили. Благо хоть без полной выкладки.
В полусотне метров от окопов залегли, прижатые к земле встречным пулеметным огнем.
— Гранаты к бою! По огневым точкам врага — огонь!
Вымещая злость, забросали пулеметные гнезда деревянными болванками, напоминавшими по форме гранаты.
— В штыки готовсь!.. Вперед!
Ворвались в траншею, «разметали» единым порывом врага, и дух вон. Теперь-то уж, кажется, все. Но не тут-то было.
Молоканов неутомим:
— Немцы по фронту! Приготовиться к отражению атаки!
«Да будет ли конец? Сколько можно измываться?» Штрафники начали поглядывать на Молоканова кто с тоской и унынием, а кто и с нескрываемой злобой. Но капитан и не думал униматься.
— На правом фланге у пулемета кончились патроны. Участок простреливается. Подносчики… — Указующий палец наугад упирается в обессилевших Сикирина, Покровского и Салова. — Цинки в руки. Ползком!..
Воспользовавшись тем, что Молоканов отвлекся, отдавая приказание «подносчикам», Тихарь, который находился в опасной близости от него, потихонечку попятился и, улучив момент, предусмотрительно юркнул на дно окопа. Но его маневр не ускользнул от внимания капитана.
— Фамилия?
— Порядников.
— Солдат Порядников, обрыв на проводе в двухстах метрах. На восстановление связи, ползком, туда и обратно, — марш!
Измотал Молоканов штрафников донельзя, на выжатые мочалки стали похожи. Словно боялся, что не успеет, и торопился за одно занятие вложить в них все, что знал и считал необходимым передать.
Когда с наступлением сумерек дал отбой и разрешил развести костер, никто шагу не ступил, чтобы хвои лежалой насобирать. Сам первую охапку принес.
Рассевшись вокруг огня, кто на чем смог, на валежнике и лопатах, опустошенно смотрели на желтый язык пламени, вяло, размагниченно курили. И почему-то совсем не досадовали, не кляли, как час назад, своего мучителя. Не хотелось. Выдохлась обида, вся вышла. Может, огонь так умиротворяюще на людей действовал, а может, подспудно правоту Молоканова чувствовали: для их же пользы старался.
Капитан тоже задумчиво курил, углубившись далеко в собственные мысли. Потом встрепенулся, обвел штрафников сочувственным, все понимающим взглядом.