— Практически, конечно, можем, — сказал лейтенант и покачал замок на ладони — и отпустил, сожалея. — Но юридически придется писать объяснение нашему полковнику. Вы, товарищ майор, у нас недавно и недостаточно его знаете. Он взломов не одобряет. Скажет, а почему не вызвали с работы хозяйку данной комнаты? И почему именно эта комната показалась вам подозрительной? Чем руководствовались?
— Проявлением беспокойства на лице гражданки Курносовой при нашем приближении к двери Греховой.
— Ха-ха! По-вашему, я не должна беспокоиться? Я мать! Пропал мой сын, а не ваш! — истерически хохотала и вскрикивала Калерия Ивановна, махая руками, дав волю охватившему ее ужасу и гневу. — Не имеете права ломать замки! Это незаконно!
— Сбегай позови кого-нибудь из домоуправления, — сказал майор лейтенанту, и тот умчался.
А она стояла и не спускала глаз с майора и не могла сдвинуться с места, хотела, но не смогла совладать с собой: стояла и смотрела. Понимала, что ей следует равнодушно и спокойно удалиться в свою комнату, а там сидеть и ждать, пока придут люди, заскрежещет железо…
— Боже мой, боже мой! — зарыдала она от не притворной, а самой настоящей жалости к себе, к Виктору… — Какая жестокость! Муж на фронте! Сын пропал, а вы не сочувствуете!
Плакала — и неотрывно следила за левой рукой майора (правая его висела на груди, на перевязи), и успокаивала себя слабой надеждой: «Не сломать ему этого замка одной-то левой! А дворничиха Нюра теперь домоуправ, она в хороших отношениях с Авророй, она не позволит взламывать Аврорин замок».
Нюра пришла с участковым, он и уперся:
— Не допущу без санкции прокурора.
— Так ведь война! — говорил майор.
— Вот на войне и ломайте, а здесь мой участок. Принесите бумажку, взломаю сам. А вы мне еще за обыск по всем комнатам ответите. Кто это вам позволил?
Неловко, одной левой рукой, майор вынул из пачки папиросу, сунул себе в зубы и сам одной рукой пытался зажечь спичку. Подскочил лейтенант, помог закурить, а милиционер чуть не разжалобился, чуть не уступил, но вздохнул и значительно произнес:
— Я же по Конституции.
— Ловят, что ли, кого у нас? — спросил сухопарый сутулый солдат, входя в коридор смело, как домой.
— Батюшки, ты, Сергей Саввич? А Марья твоя уехала в деревню уж поди дня три, — ответила бабка Никитична и пояснила: — Витька пропал, с фронта убег, его ищут.
— Здравствуйте, Сергей Саввич, — смиренно поздоровалась с Митрохиным и Калерия Ивановна, утирая рукавом слезы. Всхлипнула продолжительно, жалостливо… — Вот Виктор мой из поезда вышел и не вернулся… Погиб, наверное!
А бабку она так бы и разорвала! Ей-то, старой ведьме, какое дело, кто кого ищет? Она-то что свой нос сует? Без нее некому ответить?
— Здравия желаю! — по-военному поздоровался Сергей Саввич, приложил пальцы к шапке и отрапортовал майору: — Рядовой Митрохин прибыл в составе команды для получения вещевого довольствия! — Опустил руку, сгорбился и обыкновенно произнес: — Заскочил вот узнать, нет ли письмеца от сына.
— Здорово, отец, — ответил майор и шевельнул раненой рукой, забыв, что она ранена, хотел подать. — Где воюешь?
— Неподалеку от Москвы. На охране военного объекта.
— Что же, по годам твоим и служба. Трудно?
— Не жалуюсь. Невесть какое храброе дело стоять в тылу на часах, но коли еще на это гожусь — и на том спасибо.
— Когда же велено обратно?
— В девятнадцать ноль-ноль. Трое нас таких-то, москвичей. Уговорились мы ждать возле Курского вокзала. Сержант туда с машиной подъедет. А вы, товарищ майор, и вправду ищете младшего лейтенанта Курносова?
— Дезертира.
Позорное слово, проколов Калерию Ивановну, пригвоздило ее к стене, и она заелозила лопатками, освобождаясь от боли, зарыдала горше и глядела сквозь слезы на соседа, моля у него пощады. У ней было такое предчувствие, что Сергей Саввич повернется сейчас к ней и скажет что-то ужасное, что сразу же разобьет все ее надежды.
— Эна, нашли где ловить — в Москве, почитай в самом центре, — не одобрил Митрохин. — Дезертиры прячутся в диких безлюдных местах, в лесах, в оврагах. Помню, в ту мировую войну, как стояли мы в Галиции, был у нас в роте случай…
— Дезертиры, отец, бегают и в эту войну. И не в Галиции, — сказал майор, глянул на ненавистный замок и пошагал к выходу.
Погодя, когда уже совсем смерклось, Калерия Ивановна, измученная еще одним ужасным днем, сидела обессилев в кресле, прислушиваясь к сумеречной тишине и ждала неотвратимой беды — шагов Митрохина. Не вынесла ожидания, вышла сама в коридор, надеясь, что, может быть, Митрохин уже уехал. Но митрохинскую дверь в кромешной тьме намечала слабенькая полоска света.