Я подумал, что тоже хотел бы небрежно говорить про свои сбережения «всего два миллиона». Дело начинало не просто дурно пахнуть: оно воняло изо всех сил. Выключенные во всем спорткомплексе камеры, украденные бриллианты и труп хоккеиста.
– Нужно собрать всех сотрудников, – скомандовала Агата. – Софико Левановна, у вас тут нехорошая очень ситуация. Нам необходимо срочно побеседовать с теми, кто имел доступ к бассейну, вашему кабинету и серверной, включая бывших сотрудников.
Торадзе бросила на Агату заполошный взгляд.
– Да-да, конечно, только… Нельзя ли сделать это как-то… по-тихому?
Агата подняла брови. Торадзе на мгновение смутилась и торопливо объяснила:
– Я все понимаю, следственные действия, но нам сейчас совершенно не нужна огласка. Понимаете, мы подали заявку на грант. Президентский, если быть точнее, и там очень большая конкуренция. Кандидатов прямо под лупой рассматривают, за малейшее нарушение выкинут из списков. А нам никак нельзя проиграть. Если узнают, что у нас убийство, да еще и ограбление…
– Вы хотите, чтобы мы промолчали? – спросила Агата.
Торадзе раздраженно махнула рукой.
– Да ничего я от вас не хочу, не на вашем уровне решают такие дела. Я соберу сотрудников и сообщу вам.
Она поднялась, показывая, что аудиенция завершена. Я тоже встал. Агата из вредности посидела еще, а потом нехотя поднялась и, не прощаясь, вышла из кабинета. Секретарь в приемной смотрела на нас вытаращенными глазами, а затем вздрогнула, подняла трубку телефона и пулей влетела в кабинет директрисы. Агата хмыкнула и вышла, я последовал за ней.
– Старая дура, – зло сказала Агата. – У нее под носом убили парня, брюлики из сейфа вынесли, и все, что ее волнует, – как бы решить по-тихому, будто это можно замять. Мне кажется, как только мы выйдем наружу, нас растерзают журналисты. А ей насрать на мертвого парня, главное, чтобы не трепали ее доброе имя. Не дай бог, борзописцы напишут плохо об ее спорткомплексе, тогда плакали президентские денежки… Что думаешь?
– Ограбление. Романов оказался свидетелем, – предположил я.
Агата покачала головой.
– Кабинет Торадзе в другом корпусе. Окна в бассейне высоко. Он не мог ничего увидеть.
– А с вышки? – спросил я. – Надо посмотреть, не видно ли с вышек окон кабинета. Если дело было ночью, Романов мог забраться на вышку и увидеть ограбление. Убийца заметил его…
– Как? – усмехнулась Агата. – В бассейне на стеклах зеркальная тонировка… Но проверить не мешает. Может, Романов узнал убийцу и позвонил ему? Скорее бы технари разблокировали телефон.
Едва она это произнесла, как зазвонил ее собственный мобильник. Агата поднесла трубку к уху, а затем махнула мне:
– Идем, там тренер приехал. Может, он знает, как его хоккеист оказался в пустом бассейне.
Тренер, он же отчим Антона Романова Сергей Андреевич Востриков, оказался невысоким мужчиной с ранней сединой, масляными глазами на лице дамского угодника и на удивление маленькими ладошками с нервно подергивающимися пальцами. Пасынку, поставь их рядом, он бы в пупок дышал. Удивительно, как этот хоббит мог вообще управляться с двадцатью двумя мужиками из команды и даже привести их к каким-то результатам. Обрабатывать его мы решили вдвоем, и, судя по быстрому взгляду Агаты, ей Востриков не понравился так же сильно, как и мне. На тренера он походил мало, скорее на альфонса. Я видел его на матчах, которые транслировались на местных каналах, и в паре репортажей, где Востриков просто сочился уверенностью, хотя результаты игр были весьма посредственные. Сейчас он выглядел понурым и растерянным, плечи опустились, лицо сползло в скорбной гримасе.
Тренерская, в которой мы его нашли, выглядела пошловато. Стандартная мебель, жалюзи, лампы, но всюду, куда ни кинь взгляд, кубки, медали, дипломы, причем даже с самых затрапезных соревнований. А еще обилие фото: Востриков с Торадзе, Востриков с главой хоккейной федерации, с кучей именитых спортсменов и даже с президентом. Правда, снимали не Вострикова, тот стоял где-то на заднем плане и выглядел глупо, с закрытыми глазами и широко открытым ртом.
– Сергей Андреевич, мои искренние соболезнования, – начала Агата.
Тот кивнул и опустил голову, разглядывая свои ботинки.
– Как он… как его?.. – глухо спросил Востриков. – Я ничего не понимаю. Пока ехал, мне прислали штук сто фото. Антон на полу, лужа крови. Вы бы со мной не разговаривали, если бы это был несчастный случай, так ведь?
– Мы пока выясняем, – уклончиво сказала Агата. – И нам не очень понятно, что он вообще делал в бассейне среди ночи. Плавание входило в тренировки?