К некоторому моему удивлению, к этой теме Есенин вернулся и при новой нашей встрече.
— Может быть, — сказал он, — я преувеличиваю. Все писать стихи, конечно, не станут. «Стихотворной драмы», конечно, не будет, но, мне кажется, будущие люди будут передавать стихами самое важное — например, объяснение в любви или философские мысли, мысли о жизни.
Я рассказал Есенину о том, что известный адвокат 90-х годов прошлого века С. Андреевский (он был также поэтом и критиком) произнес одну из своих защитительных речей стихами. Публика плакала, подсудимый был оправдан.
Есенину эта история очень понравилась (она нигде не зафиксирована, я слышал ее не раз от лиц старшего поколения).
— Вот видите! — сказал он. — Повысится значение поэзии в жизни.
Встречал я в те дни Есенина и в домашней обстановке, у одной дамы, которой он симпатизировал.
Был он здесь очень тихим, мягким, лиричным. Иногда стихи читал, но совсем не так, как с эстрады, гораздо более интимно, и читал неожиданно, без особых просьб.
В этой квартире сохранился самовар, тогда уже редкий в городском быту. Есенин очень обрадовался, его увидев.
— Позвольте, — сказал он, — я сам его поставлю, приготовлю.
Очень радостно он возился с самоваром. Сам его принес в комнату. И мы пили чай из самовара, поставленного великим поэтом.
— Самовар, — сказал он, — патриарх деревенской семьи!
Недаром со своей матерью в деревне он тоже сфотографирован у самовара.
Есенин любил рассказывать эпизоды из своего деревенского детства. Не такие уж они были необычайные, но рассказывал он их замечательно.
Вот, например, как ребята водили ночью купать лошадей.
— Мчаться на неоседланном коне к озеру, — говорил Есенин, — величайшее удовольствие. Не знаю даже, с чем его сравнить. Ветер дует тебе в лицо, месяц светит с улыбкой. Надо понять эту улыбку месяца. Ведь он улыбается…
Или другая история — о том, как ребята воровали яблоки в соседнем саду. Появился хозяин, да еще с палкой. Все убежали, а вот Сережа запутался, повис на ветке и узнал силу соседской палки. Было больно? Да нет, не очень, больше смешно. Никак не мог распутать свою рубашку, все на ветке висел…
Несколько позже видел я поэта вместе со знаменитой Изадорой, как он ее называл, — после возвращения из-за границы. Зрелище было не очень приятное. Старая, усталая танцовщица (по-моему, к тому времени она уже давно перестала быть новатором в искусстве) и молодой еще, какой-то растерянный поэт. Модный европейский костюм явно был ему не к лицу. «Я переряженный», — сказал он одному из моих знакомых.
В последний раз я встретил Есенина уже осенью 1925 года. Он был явно болен, и болен, по-видимому, тяжело. Черные тени легли на его лицо. Он шел не без труда, волочил левую ногу. Лечиться он, конечно, не любил. И кажется, недавно бежал из больницы. Было такое впечатление, что мало кто заботится о его здоровье.
Я встретил его на Тверской недалеко от Центрального телеграфа. Зашел вместе с ним на телеграф, думал, что он собирается дать телеграмму. Но он робко сел где-то в стороне. Беседа не клеилась. Я попрощался и вышел.
Недалеко от телеграфа находился тогда Всероссийский союз поэтов. Его председателя И. Аксенова (в то время популярного поэта и переводчика, теперь совсем забытого) я застал в его кабинете.
— Что с Есениным? — спросил я. — По-моему, он тяжело болен, нужно немедленно его лечить. Я, конечно, не знаю, как приступить к этому делу. Вы должны что-то делать.
— Он недавно женился на внучке Толстого, пусть она о нем и заботится.
— Самого Толстого не уберегли, — сказал сидевший рядом с Аксеновым неизвестный мне человек.
Я был поражен. Кажется, уж кто-кто, а Всероссийский союз поэтов должен интересоваться судьбой Есенина, его жизнью, здоровьем. Но трагической развязки я все же не ждал…
Конечно, нужно верить слову поэта. Но можно ли считать, что каждое слово, написанное им, — святая истина, что в жизни было так, как он писал, до мелочей, до деталей? Вот ведь если прозаик говорит даже от первого лица, никому не приходит в голову, что все написанное — о нем самом. А у большого лирического поэта?
Когда умер Есенин, все были уверены, что он был в Персии. Что он там написал замечательные «персидские» стихи. Никто даже не сомневался в этом. Я помню, уже позже Лев Осипович Повицкий, человек, одно время близкий к Есенину (ему Есенин посвящал стихи), недоуменно спрашивал: «Когда Сережа успел съездить в Персию? Не понимаю, когда…» Он встречался с Есениным в Закавказье. Оказалось, что именно там созданы были «Персидские мотивы».