— Ты бы записал свои рассказы, — сказал я ему, — может получиться очень интересный приключенческий роман.
— Я уже думал об этом, да не хватает времени и усидчивости. Помоги мне!
Правда, больше с такой просьбой он ко мне не обращался, а мне напоминать было неудобно. Да и сам он, вообще-то говоря, описал свою подпольную работу в ранних рассказах, вышедших еще в Ростове, а затем в повести «Сильнее смерти».
Скоро он уехал в большую поездку по Дону, а потом через полгода на Кубань как корреспондент газеты «Молот». Корреспонденции его были очень интересны, красочны, правдиво изображали жизнь донских станиц накануне коллективизации.
Однако в редакции недоумевали. Он присылал очень интересные корреспонденции, но задерживался подолгу, это вызывало удивление редакционных работников, его ругали. Помню, как заместитель редактора газеты «Молот» с удивлением спрашивал:
— Где этот Ставский?
Пытались жаловаться на него в краевые организации, но там только смеялись:
— Он на местах гораздо нужнее, чем у вас в редакции.
Таков был отзыв о его работе.
Да, он не мог быть только наблюдателем. Это был человек слишком яркого, бурного темперамента. Замечая всяческие неполадки, расхлябанность местных властей, кулацкое влияние, еще значительное в некоторых станицах, он активно включался в работу. Он был активным организатором, умел объединять людей. На местах он основал новые органы печати («Сельский пахарь» в Сальском округе, «Красный шахтер» в Шахтах). Особенно интересной и действенной оказалась для него поездка на Кубань, где он активно включался во все местные дела, вел борьбу с кулачеством.
Вместе с тем он рос как журналист и писатель, на материале его кубанских очерков созданы были книги «Станица», «Разбег», несколько позже — «На гребне». Это были выдающиеся произведения, созданные на очерковом материале. Он описывал не только станичную жизнь, но и свою собственную борьбу за все новое, передовое в кубанской деревне.
Мы встретились с ним в Москве. Я писал тогда рецензии и очерки в газете «Вечерняя Москва».
— Читаю твои заметки, — сказал он мне. — Жду большего!
Меня поразили эти его слова, но потом я узнал, что он секретарь Оргкомитета будущего Союза писателей и посему ему надлежит интересоваться каждым литератором, большим или малым.
— Все то, что ты пишешь, — сказал он мне, — как-то несерьезно. Ты человек интеллигентный, образованный, сам должен знать, что в нашем деле нужна усидчивость, выдумка, фантазия.
Скоро он мне позвонил:
— Нужна твоя помощь. Какой-то Павлюченко переделал «Разбег» в пьесу. Я в этих театральных делах слабо разбираюсь. Что-то мне не очень понравилось, прочти, пожалуйста.
Меня переделка тоже не до конца удовлетворила, но я узнал, что спектакль в театре Красной Пресни (бывшая четвертая студия МХАТ) будет ставить Николай Охлопков. Это была его первая самостоятельная постановка в Москве. В мейерхольдовском театре характеризовали его как исключительно талантливого актера и режиссера. К тому же ряд интересных постановок осуществил он у себя на родине, в Иркутске. Все это я рассказал Ставскому. Тогда Охлопкова еще мало знали. Ставский дал согласие на постановку.
Один из актеров театра говорил мне о Ставском: другие авторы досаждают своими советами и указаниями, а этот пришел раз на репетицию, все время молчал, а когда у него спросили, сказал: «Не очень я компетентен в этих делах. Делайте, как хотите».
Это был замечательный спектакль, оставивший след в истории советского театра. Первый большой успех Николая Охлопкова как режиссера в Москве.
Маленькое помещение театра (не только сцена, но и зрительный зал) было превращено в цветущий кубанский сад. Художник создал замечательный пейзаж, редкий в театре. Очень конкретно передавались условия сельского быта в годы коллективизации.
Когда я спросил у Ставского о его впечатлениях, он сказал:
— Здорово! Благодарю и тебя и многих товарищей, рассказавших мне об искусстве Охлопкова. А то уж был такой момент, когда я думал задержать эту постановку.
Ставский говорил мне, что Охлопков настаивает на том, чтобы он и впредь писал для театра.
Он написал пьесу «Суховей». Я читал еще ее черновой вариант. Пьеса, построенная на кубанском материале, изображающая дни засухи в одной из станиц, мне показалась интересной. В ней были яркие характеры, напряженное действие. Как будто бы Охлопков собирался ее поставить. Но у Ставского были высокие требования к своему творчеству. Он добился того, чтобы с пьесой познакомился Горький. Горький указал на ряд недостатков. Требовалась существенная переделка. Заниматься ею времени не было.