Таков был большой советский писатель Борис Андреевич Лавренев.
ХМУРЫЙ ЮМОРИСТ
Это была популярность особая, исключительная. Но только в литературных кругах, не только среди читающей публики, но и среди самых простых, далеких от искусства людей.
Помню, как в Москве девушка-домработница спрашивала: правда ли, что на Тверском бульваре (речь шла о Доме Герцена) собираются писатели и даже можно увидеть живых Зощенко и Пантелеймона Романова? Я потом сообразил, что это единственные писательские имена, которые она знала.
Да, многие мечтали увидеть «живого» Зощенко. Вот живописный Дом отдыха в горах восточного Крыма. Туда выехала группа ленинградских литераторов из Коктебеля, и уже на подступах к дому стояли отдыхающие с цветами. Ждали Зощенко. Другими писателями почему-то не интересовались.
Когда я познакомился с Михаилом Михайловичем, он мне показался немного утомленным своей славой. Внешне это был человек выдержанный, несколько суховатый и всегда будто бы чем-то чуть недовольный. Но при этом он был очень внимателен к людям, даже малознакомым и ничем не примечательным. Иногда он мне казался слишком старомодно вежливым. Он был очень тщательно одет, и создавалось впечатление, что он много внимания уделяет своему туалету.
Но в то же время в толпе он никак не выделялся. Бывает так: писатель или артист, может, этого и не хочет, а вот его сразу заметят. Тут этого не было. Его знала вся страна, а в лицо мало кто знал.
Я удивлялся. Человек немного мрачный, а всю страну веселит. Человек как будто бы внешне ничем не примечательный, а всей стране известен.
Однажды (я был тогда еще с ним мало знаком) встретил я его в вагоне трамвая. Сознаюсь, заданный мной вопрос был не очень умен… Я спросил:
— Неужели вы пользуетесь этим демократическим транспортом?
Он, казалось, был обижен и чуть смущен.
— Напрасно считают, что я богат, — сказал он, — машины у меня нет и не было. А вообще я люблю ходить, а не ездить. Хотите со мной как-нибудь погулять — позвоните.
Так началось наше более близкое знакомство. Я часто ему звонил, и он приглашал участвовать в своих прогулках. Гуляли мы не очень далеко, по Невскому, по соседним улицам, заходили в ближайшие пивные. Очень часто он заговаривал со случайными людьми. Конечно, они не знали, что это знаменитый писатель, охотно рассказывали всякие были и небылицы. Он умел так построить беседу, что собеседник был искренен и болтал очень охотно. По-видимому, эти беседы иногда являлись материалом для его будущих работ, но он ничего не записывал, все удерживал в памяти.
Он мне сказал однажды:
— У меня совсем нет писательской записной книжки, как у многих моих коллег… Должно пройти много времени, чтобы эти невинные беседы отшлифовались в моей памяти. Если это материал, то отдаленный, очень предварительный…
Его всегда интересовали уличные происшествия и скандалы. Он вмешивался, старался установить справедливость. Конечно, это было делом нелегким. Ведь каждый участник считал правым только себя и неправым других, будь то случайно попавшиеся ему люди или даже его друзья-приятели.
— Зачем вам это, Михаил Михайлович? — спрашивал я его. Но скоро понял, что эти уличные инциденты ему нужны. И разговоры с милиционерами тоже нужны.
Раз случилось так, что нас отвели в милицию, и один из милиционеров, оказывается, слышал выступление Зощенко (кстати сказать, выступал он довольно редко). Одним словом, его узнали, и что тут было! Выбежали милиционеры из всех комнат, даже вывели задержанных. А сам Михаил Михайлович постарался убраться поскорей, был раздосадован и смущен. Я осмелился тогда сделать ему что-то вроде замечания:
— Вот к чему приводит излишнее любопытство!
Он засмеялся:
— Почему вы думаете, что все это мне не нужно?
Значит, действительно было нужно. Творческий процесс по-разному проходит у различных писателей, разные художники по-разному собирают жизненный материал.
Во время этих уличных странствий мне казалось, что он очень любит человека рядового, простого, незаметного. Даже того, который ведет себя не совсем так, как полагается.
— Плохо еще живут люди, — говорил он, — оттого пьянствуют и буянят…
Во время наших бесед мы не раз касались творческих вопросов. И я понял, что знаменитый писатель не удовлетворен, не доволен ни своим творчеством, ни отношением к нему окружающих.