В одном из рассказов Марка Твена профессор-латинист, попавший в Древний Рим, никак не может сговориться с настоящими римлянами. Они не понимают ни слова из того, что он говорит. Мне кажется, Александра Александровича они бы поняли.
Студенты любили Александра Александровича, но считали его слишком тонким, слишком старомодным. Их удивляло, что Александр Александрович придерживается старых правил вежливости, умеет ухаживать за дамами. Как говорил один молодой человек, «не назойливо, по-своему красиво». А сам Александр Александрович жаловался:
— Женскую красоту теперь по-настоящему ценить разучились.
Кто-то сострил в беседе с ним:
— Вам бы написать новое руководство хорошего тона.
— А что же, — сказал он, — в Англии это считается почтенной литературой. Например, у нас мало знают, что Даниэль Дефо написал две книги «Руководство для поведения джентльменов». Очень хорошие книги. Написаны с большим вкусом и дают представление о быте и поведении людей того времени. Такие книги писали и некоторые другие видные писатели XVIII века.
Несмотря на свое знание многих языков, Александр Александрович до революции почти не занимался переводами. К этой работе он был привлечен уже в послереволюционное время. Впоследствии он особенно много редактировал, переводил со многих языков, особенно с французского и английского.
Мы, может, и не представляем, насколько это была важная и ответственная работа. В сущности, русский читатель, читатель массовый, только в первые советские годы получил возможность по-настоящему познакомиться с выдающимися произведениями западной литературы. Обычно они были искажены и сокращены в старых переводах. Были, конечно, здесь и исключения, но исключения только подтверждают правила.
В этой огромной культурной работе Александру Александровичу принадлежит видное место, он помогал переводчикам, был образцовым редактором, а не формальным редактором, который ставит знаки препинания и переделывает ту или другую фразу. Молодые переводчики невольно оказывались его учениками. Он часто беседовал с ними о самых принципах, об эстетических основах художественного перевода. Одна из таких его учениц-переводчиц сказала:
— Право, поражаешься, сколько знаний может поместиться в одной черепной коробке…
Я познакомился с ним давно, еще в 1918 году, в Харьковском университете, где он читал курс о Шекспире и английских драматургах его эпохи. Я был тогда студентом-юристом, о его лекциях узнал довольно поздно, но прослушал курс с огромным удовольствием — это было для нас откровением. Шекспира еще как-то знали, но о других драматургах, его современниках, тогда не имели никакого понятия.
Александр Александрович был одним из первых советских шекспироведов и автором первого в советской литературе капитального труда о Шекспире. Его работа оказывала непосредственную помощь и театрам, ставившим шекспировские пьесы.
Во время работы тогдашнего Большого драматического театра над «Ричардом III» он несколько раз беседовал с актерами и постановщиками о Шекспире и об этой пьесе.
На одной из таких бесед мне посчастливилось присутствовать. Его спрашивали, как надлежит изображать шекспировских рыцарей и лордов.
— Только не утонченные лорды времен королевы Виктории! Вообще, мы лучше знаем Англию девятнадцатого века, и это нам мешает понять Британию шекспировских времен. Лорды, показанные Шекспиром, — это просто богатые мужики. Богатые мужики, и только. Руки у них должны быть грязными, одежда не очень чистая. Они участвуют в хозяйственных работах вместе со своими крестьянами и слугами. Конечно, тогда, когда нет войн и разбойничьих походов.
Впоследствии и постановщики спектакля, и актеры, и талантливый художник Тышлер, оформлявший спектакль, говорили, что Александр Александрович очень помог им понять шекспировскую эпоху.
Смирнов редактировал переводы Шекспира, но сам Шекспира не переводил.
Товарищи упрашивали Александра Александровича перевести хотя бы одну из шекспировских пьес.
— Нет, — говорил он, — Шекспира должен переводить поэт, а я, к сожалению, таковым не являюсь.
Надо сказать, что Шекспира успешно переводили не только Пастернак и Лозинский, но и переводчики, которые стихов не печатали, поэтами себя не считали. Здесь сказалась и скромность Александра Александровича, и его исключительно серьезное отношение к художественному переводу.
Однажды я слышал интереснейший рассказ Смирнова о том, как жили люди в далеком прошлом.
В одном обществе, где были и историки, возник вопрос: можно ли описать жизнь среднего человека, скажем, XVII—XVIII века? И Александр Александрович взялся описать жизнь человека конца XVI века, скажем, немца, бюргера или ремесленника.