Вот так пооткровенничал. Но не жалею – не покривил душой, значит, поступил правильно.
* * *
Однажды в Домбае Юрий Владимирович любовался белоснежными вершинами, радовался жизни и вдруг, обращаясь к первому секретарю крайкома партии М.С. Горбачеву, говорит:
– Скажите, какому марксизму-ленинизму мы учим в системе политпросвещения? Принуждаем ходить на занятия и сухим бесстрастным языком излагаем прописные истины. Мухи дохнут от скуки. Мы же этим опошляем марксизм, отвращаем от него людей. А газеты? Прочитал первую страницу «Правды», и в остальные издания можешь не заглядывать. Те же отчеты о мероприятиях, встречах в верхах…
Моя младшая дочь Галина, тогда студентка медицинского института и свидетель того разговора, после сказала: «Меня поразило – член Политбюро, председатель КГБ, а как говорит. Мы, студенты, в курилках об этом шепотом судачим, чтобы чекисты не услышали».
* * *
В 1973 году я отдыхал в санатории и стал невольным слушателем разговора группы рабочих. Стояли они у Нарзанной галереи Кисловодска, пили нарзан. Не знаю, о чем они говорили до этого, но запомнилось следующее:
– Советская власть – наша власть, рабочих. Ее только надо хорошенько очистить от плесени, бюрократов и прочей гадости. Хорошенько почистить, с наждачком. А так власть наша, другой нам не надо.
За ужином я рассказал Юрию Владимировичу об услышанном разговоре. Он подумал, подумал и резюмировал: «А ведь лучше не скажешь».
* * *
Извини, читатель, что перескакиваю в XXI век.
Солнечное утро 9 мая 2002 года. Стою на троллейбусной остановке на проспекте Мира. Стою при «всем параде», орденах и медалях. Собрался ехать на Красную площадь, благо,
Совет ветеранов дал пригласительный билет. Долго стоял. Троллейбусы № 9 и 48 не торопятся. В День Победы к ветеранам – особое внимание, интерес к твоему «иконостасу». Пристально смотрит на меня человек, опрятно одетый, на небольшом подпитии по случаю праздника.
– Скажи, генерал, почему в августе 91-го нас никто не позвал на защиту Советской власти? Ответь, только честно ответь.
– Что молчишь, генерал? Мы бы пришли всем заводом.
Что я мог ответить человеку. Подошел троллейбус. Я уехал, а вопрос остался. До сих пор покоя не дает. И Андропова нет, посоветоваться не с кем.
Вот такая картинка жизни в начале XXI века.
* * *
Ранней осенью 1972 года едем в «Чайке» из Кисловодска в Домбай по новой дороге (в то время новой). Удивительно чистое небо, прозрачный горный воздух. Слева панорама Главного Кавказского хребта. Залюбуешься, такая неописуемая красота. Куда там швейцарским Альпам! Справа на склонах – добротные кирпичные дома карачаевцев, новостройки.
Ф. Бурмистров, секретарь Карачаево-Черкесского обкома, убеждает Андропова:
– Юрий Владимирович, надо принять строгий закон и не разрешать строить дома свыше положенной нормы в 100 квадратных метров.
Андропов терпеливо и вежливо слушал. Вижу – кривится, не нравится ему разговор. Не выдержал и говорит:
– Вы хотите моими руками члена Политбюро и председателя КГБ принять такой строгий закон? Разве вы не понимаете, что для больших карачаевских семей по 10–12 человек надо строить именно большие дома. Тогда человек не будет стремиться уехать из родных мест. Он будет здесь жить. Он не пойдет в исполком становиться в очередь на получение квартиры. Если есть возможность у людей – пусть строят большие, хорошие дома. Радоваться, поощрять надо, а не запрещать.
Одним словом, пристыдил Бурмистрова.
Это к вопросу о том, что Андропову приписывают, будто он запрещал строительство дач, домов. Да, Юрий Владимирович был категорически против строительства дач начальством. Не раз говорил: «На свою зарплату ни один начальник коттедж не построит, значит, будет злоупотреблять, строить за чужой счет. Это непозволительно руководящим работникам, особенно чекистам. Им некогда будет работать, будут думать, как обогатиться. За чей счет? За счет трудового человека. Я против этого».
* * *
На отдыхе, случалось, выезжали на шашлык в горы. Помню августовский вечер, восходящая луна. В горах она, как огромный шар, в Беларуси так не бывает. Сухое вино (Андропов позволял себе только пригубить) несколько расслабляло, раскрепощало. Запевал кто-нибудь песню. Пел и Юрий Владимирович. Да еще как пел. У него был прекрасный баритон. Много песен знал, особенно казачьих. Мы старались подпевать, но не все знали слова. Он, обращаясь к Горбачеву, сказал однажды: «Понимаю, Нордман – белорус, может и не знать этой казачьей песни, а ты же местный… Как тебе не совестно не знать». И запевал новую. И опять Горбачев не знал слов.