— Н-ну… д-да… А как же! Конечно…
Колдун покряхтел, поскрёб ногтями впалый старческий висок, покосился на ученика.
— Чует моё сердце, Глебушка, — с прискорбием известил он, — лепить тебе третью куколку… — Снова повернулся к страдальцу. — Сам-то её любишь? Или одна только злоба осталась?
На крысиной мордочке отразилось отчаяние. Плечи просителя бессильно опали.
— В том-то и дело, что люблю, — со слезой признался он. — До сих пор. Несмотря ни на что… Я ж её, суку, защищал! Умереть был за неё готов! Да и сейчас тоже… Всю жизнь ей отдал!
— Даже так? — мрачнея, пробормотал Ефрем.
— Не знает уже, как меня ещё унизить, — взахлёб продолжал жаловаться Митрич. — Снюхалась с какими-то… прости Господи, мерзавцами… жуликами, карьеристами…
— Стало быть, выгоду имеет, — вздохнул колдун.
— Да нет там никакой выгоды! — взвыл клиент. — Обирают они её, дурёху, обирают! А случись что-нибудь, не дай Бог, за грош ведь продадут! За медный грошик… Но даже не в этом дело! Всё бы простил! Равнодушие меня убивает, равнодушие её…
— Короче! — прервал колдун начинающуюся истерику. — Что надо? Приворожить?
— Да! — истово выдохнул несчастный, уставив на Ефрема исполненные надежды глаза. — Неужели получится?
— Ну а почему ж нет? — невозмутимо отозвался старый чародей. — Фотографию принёс?
— Вот… — На Божий свет из внутреннего кармана явился незапечатанный конверт.
— А зовут как?
Почему-то этот вполне естественный вопрос привёл Митрича в замешательство.
— Т-то есть… что значит…
— Ну, кого присушивать будем?
— А я разве не сказал?
— Нет. С самого начала твердишь: она, она… А кто она?
— Родина… — с запинкой выговорил тот.
Колдун поморщился.
— Фамилия мне не нужна. Имя давай.
Клиент растерялся окончательно.
— Ну так… Какое тут имя? Отчизна…
Несколько мгновений старый чародей недоверчиво смотрел на сконфуженного, часто помаргивающего гостя. Потом молча забрал у него конверт, извлёк фотографию. Снимок был, несомненно, взят из Интернета, распечатан на принтере, а сделан со спутника.
— Так… — приходя в себя, проговорил Ефрем Нехорошев. — По лестнице сам спустишься или Глеба попросить, чтоб помог?
По лестнице клиент предпочёл спуститься сам.
— По-моему, псих, — искренне поделился Глеб. — Во даёт! Отчизну ему приворожи…
Колдун был хмур и задумчив. Не стоило, конечно, вот так напрямую выдворять клиента — примета плохая.
— Мало ли извращенцев… — проворчал он. — Есенина взять. Тоже ведь: «Я люблю Родину! Я очень люблю Родину…» Хотя этот-то на всё кидался: что шевелится, что не шевелится. Дерева стоячего не пропускал. «Так и хочется к сердцу прижать обнажённые груди берёз…»
— Ну… к сердцу же… — вступился за любимого поэта отбывавший срок Портнягин.
— А дальше-то? — огрызнулся колдун. — «Так и хочется руки сомкнуть над древесными бёдрами ив…» Это уж не к сердцу, это к чему другому. Ежели по науке: дендрофил, выходит…
Раз и навсегда нацепив личину полуграмотной запойной деревенщины, Ефрем Нехорошев тем не менее подчас забывался и заставал собеседника врасплох неслыханным заморским словцом. А Глебу, между прочим, за малейшую иностранщину чертей выписывал.
— Слышь… — решился он наконец. — Ты этого болезного поди всё-таки верни. Куколку потом долепишь. А то нехорошо выгонять-то…
Портнягин выглянул в окно. Узкая понурая спина обманутого Родиной клиента обнаружилась почти у самой арки. Ученик чародея легко вскочил на хлипкий подоконник и, отворив форточку, гаркнул.
— Идёт, — сообщил он пару секунд спустя, с той же лёгкостью спрыгивая на пол.
Можно было, конечно, сколдовать «зазыв», то есть упереться раскинутыми руками в косяки входной двери и пробормотать простенький приманивающий заговор, но, во-первых, срабатывает это не сразу, во-вторых, далеко не всегда получается.
— А что? — с весёлым вызовом сказал юноша. — Возьми да приворожи! Глядишь, Президентом станет…
— Нашим? — язвительно переспросил ядовитый старикашка. — Не уверен. Шут его знает, что у него там за страна сфотографирована и откуда он родом вообще! Больно морда не здешняя. Присушишь к нему ненароком какой-нибудь Израиль… или Татарстан… Отвечай потом… на международном уровне!
— А! Так, значит, присушить всё-таки можно?
— Ох, не ведаю, Глебушка, не пробовал. Политики не люблю. С ней ведь, с политикой, только свяжись… не развяжешься…
— Да-а… — покручивая головой, протянул Портнягин. — А я, главное, слушаю — удивляюсь: где это он такую бабу позорную откопал? А он — вон чего…