Мы выясняем всё. Это всё - наше общее ничего.
И пустота подходит к изголовью.
7
Город укрыт темнотой. Эта ночь как саван, и когда покойник пробуждается - в морге по-осеннему холодеет. Просыпаются и взлохмаченные лица - сиротливые маски людей из толпы. Я один из них - иду к центру. Скребу руками воздух - он густой и неприятный. Чувствую, как глубоко я в нём погряз. Навстречу мне - ребенок. Он теребит мать за юбку, будто тянется к месту своего первородства, а параллельно - неуступчиво доканывает её детскими вопросами. Я их не слышу. Мои уши - парализованы. Глаза блестят и ощутимо сжимаются вовнутрь - в орбиту.
В редакции - движутся только мухи. Завтра выходной - никто не работает. Молчит телефон, и звук клавиш раздаётся только временам. А в перерыве - сквозная гнетущая тишина. Просачивается свет сквозь немытое стекло - падает на середину моего стола, а тень остаётся по краям. От этого стол обрамлен чёрной рамкой. Мне что-то говорят. Зовут на какие-то посиделки. Я не чувствую в себе сил куда-либо идти. Ложусь головой на стол - вот я и сам внутри той чёрной рамки.
Ощущаю собственную духовную слабость. С физической ещё можно примириться, но тусклость слов, неприемлемая бесплотность выражений, даже банальность моих оскорблений - всё это делает меня мелким и незначительным. Моя слабость до того велика, что застилает любой мой позор.
«Ты - дерьмо, как личность», - записываю. Буквы нарочито отчётливы - даже какой-то блеск пробегает по следу от ручки, словно напоминая мне о потусторонней истинности написанного. Пью кофе из аппарата - сахара как будто нет. Привкус чего-то искусственного, словно на небе застревает ароматизированная жизнь.
Уже второй год я исключительно потребляю, а всё что создано мной - это пыльный рой мусора возле стола. Сопротивление бессмысленно - как бессмыслен сам творческий процесс. Случайно роняю кружку с кофе - чернота расплывается по клавиатуре, капает мне на брюки. Сопротивление случаю ещё более бессмысленно. Вырываю листок из тетради - этот звук заставляет нескольких коллег обернуться в мою сторону. Сминаю его. Издалека кидаю в мусорную корзину. Психологи утверждают, что такое самовнушение помогает. Психологи всегда врут.
За несколько лет я неторопливо вырезал из себя всё, что зовётся «государством». От навязанных стереотипов до интуитивного страха людей в погонах, от интереса к речам политиков до любопытства к происходящему рядом. Мне чужды бесноватые мечущие икру с трибун, чужды уши, вникающие в каждый интонационный завиток произнесенного слова, чужд, так называемый «электорат» забывший о том, что он есмь - обычная толпа. Я презираю всё это. Весь декаданс XXI века.
8
Прошу «по собственному желанию». На меня смотрят как на сморизвшего глупость. Говорю, что я в здравом уме и трезвом состоянии, что решение моё обдумано, окончательно и бесповоротно. Меня уговаривает подумать. Я категорически отказываюсь, подписываю какие-то бумаги и выхожу из кабинета. Выхожу под полуудивленное, полудосалливое молчание коллег, выхожу, на редкость, удовлетворенным. Мысленно прощаясь с редакцией, собираю свои немногочисленные пожитки. Ко мне подходят - пытаются поддержать и залезть в душу. Я криво улыбаюсь и больше молчу. Но вопрос «чем ты дальше намерен заниматься?» вводит меня в ступор. Писать? Жить в своё удовольствие? Загнивать на диване?
Говорю с улыбкой: «Мне всё равно, ведь я скоропостижно падаю на лезвие меча». Моих самурайских шуток никто не понимает - смотрят, как на сумасшедшего. Соглашаюсь, с подобной трактовкой моего «я».
Дома пахнет газом - соседи снизу забыли выключить плиту - неплохое решение. С уважением вспоминаю Сильвию Платт.
Сижу за столом. Работы нет, любимой нет - а всё по-прежнему. Вожу рукой по бумаге. Такая сухая, бесполезная - как я сам. Рисую - получается что-то сюреалистическое. Очень глупо. После долгих раздумий берусь за клавиатуру.
Это будет моё печатное соло - и, может быть, оно даже получится сносным.
Пишу, читаю, пишу.
Ноябрь 2014 года