Но… но автобус-то ничего не знал о том, что мы не отказались бы поплыть, он выехал на перрон в строго определенное время и одиноко, почти по-сиротски, жался под дождем.
И вот мы на крыльце: Надежда Геннадиевна раскрыла зонт, я разочарованно надеваю свой плащ. Разочарованно оттого, что надеялась, выйдя за порог столовой, ощутить освежающую прохладу, но увы! Загустевший на солнце воздух, обретя желейную тягучесть, продолжал мучить удушливым маревом и никак не собирался улетучиваться. Он с завидным упорством неподвижно стоял на месте, словно бык на ристалище, готовый либо погибнуть, либо убить матадора.
Но делать нечего. Мы, лавирую между лужами, заспешили к автобусу.
– Здравствуйте! – я вскочила на верхнюю ступеньку и стала сдёргивать налипший плащ.
– Здравствуйте, – ответил водитель и добавил, – а всё-таки в этом дожде есть какая-то предопределенность.
– Ну, еще бы, – зашуршала я еще активней.
Сзади щелкнул зонт, закрываемый Надеждой Геннадиевной. Я обернулась к ней и спросила:
– Вы не обидитесь, если я сяду одна рядом с водителем? Уж очень я люблю это место. Сидишь, словно в стеклянном стакане.
– Конечно, садитесь, – это Надежда Геннадиевна.
– Только пристегнитесь, – это уже водитель.
– Хорошо, пристегнусь, – это я.
Но ремень не поддался. Я его дергала туда-сюда, вертелась, даже тайно втягивала до предела живот, но он не хотел застегиваться, поскольку защёлки самым подлым образом не дотягивались друг до друга. «Надо меньше есть», – в голове пронеслась, можно сказать, «суперклассическая» мысль. «Вот уж дудки», – ответил организм, только что испытавший прелесть вкусной еды. Я отложила сумку и плащ, тем самым полностью освободив руки и ноги от вещей и закружилась энергичнее.
Оказалось, что ремень просто заломился вне поля моего зрения, где-то за краем сидения, и, когда я случайно ткнула туда пальцами, расплёлся и лихо заскользил. Я победоносно щелкнула замком и, подняв глаза, наткнулась на веселое лицо водителя, с интересом наблюдавшего за моей вознёй.
– Я уж думал вас спасать придётся, – ещё шире улыбнулся он.
– Ничего. Это же ремень, а не змей-искуситель. Как видите, справилась.
– Ну, и славно.
Я надела громадные наушники и включила музыку. Эти наушники у меня специальные, дорожные. Куплены на случай, если надо ехать час или больше, с тем расчётом, чтобы показать окружающим, что я мол ничего не слышу, я в домике! Со мной не разговаривать! В дороге я люблю молчать и смотреть за окно.
И вот маленький рейсовый пазик «Мышкин – Углич» дрогнул, что-то там задёргалось, заклокотало в его естестве с характерным звуком, и мы поплыли по пустым улочкам, несущим дождевые реки в Волгу.
И, признаться, пазик наш был серьезный, кругленький и рычащий, как майский жук, спешащий по своим неотложным делам. Он двигался как-то особенно осторожно, можно сказать, деликатно. Медленно разрезал вечерний дождь, притормаживая, пропуская вперед несущиеся внедорожники, сторонился лихачей и вежливо останавливался на обочине или остановке, подъезжая передней дверцей к самым ногам, если видел стоящих людей. Этакий майский жук-джентльмен.
Я любовалась дождем, дорогой, тем, как мы прекрасно неспешно едем, будто двести лет назад, тихонько покачиваясь в бричке (кстати, интересно, можно ли так и в самом деле сказать «тихонько покачиваясь в бричке»? Можно ли в самом деле тихонько в ней покачиваться? Или это мне на ум просто пришел красивый описательный оборот?) А еще я любовалась водителем. Сначала его правой рукой. Упругой, с длинными пальцами, какие были под стать самому Рахманинову, и какие бывают только у очень высоких и худых мужчин, а потом уж конечно, я любовалась им всем целиком: тем, как он приветлив с пассажирами, как добродушно раскланивается со знакомыми, улыбается незнакомым, промокшим и продрогшим. Он был прекрасен той самой нездешней красотой, о которой пишут в романах и определяют её метким эпитетом «внутренний свет». Он был словно полон этим самым тихим и лучезарным состоянием, которое делает человека почти святым. На ум пришла история о Фёдоре Томском. Вот! Точно! Образ найден. Это он – Александр Первый – Фёдор Томский – водитель заштатного пазика. Всё в этой жизни повторяется. Всё приходит на круги своя. Всё освещает нам путь.
К слову сказать, любовалась им не одна я.