Вот так невольно и задумаешься, много ли для счастья нужно человеку? В глобальном смысле, возможно, и да. А по сути – всё вот так просто: сыплет снег, идут рядом люди (не друзья – приятели, не близкие и родные, а просто люди), улыбаются, шлёпают сапогами по ноябрьской жиже – и хорошо! И ты шлёпаешь. И ты счастлив! Абсолютно и безусловно! Счастлив тем, что жизнь легка, проста и понятна. Тем, что не нужно мудрить и что-то изображать. Что нет необходимости, подбирая слова, скрывать какие-то мысли. Тем, что ты сам себе понятен и понимаем другими. И есть какая-то блистательная прелесть в этой твоей однолинейности. Словно вот сейчас ты не ты, а только та твоя абсолютизированная часть, где есть только этот вечер, эти люди, эти слова, и ничего нет ни позади, ни впереди. Жизнь только в одной этой точке: без прошлого и будущего.
Возле автостанции Ольга отбежала в магазин, а мы, как брошенные дети, переминаясь с ноги на ногу, остались под снегом дожидаться её.
«Пойдёмте, посмотрим», – Сергей Васильевич махнул рукой в сторону освещённых окон дома.
За большими стёклами, сиявшими тёплым светом, расположилась маленькая уютная изостудия. Дети рисовали, между мольбертов ходила учительница, мы смотрели на них и на то, как над тёмным вечерним Мышкиным плавает эта яркая солнечная комната, будто лодочный фонарь над ночной Волгой…
Мы бы пропустили Ольгу, но я успела ухватить её фигурку боковым зрением. Она, не заметив нас, перебегала через дорожку к зданию автовокзала. Мы окликнули её, и всей компанией ввалились в небольшое помещение, где продавались билеты.
Я подскочила к окошку и, сунув сто рублей, попросила билет до Углича. Получив его и десять рублей сдачи, я услышала, как Сергей Васильевич говорит: «О, у вас будет прекрасный водитель. Он здесь самый лучший».
Ну, кто бы, скажите мне откровенно, устоял бы на месте после этих слов! Только ангел небесный, и то лишь потому, что может видеть сквозь стены (или, по крайней мере, мне так кажется, что может). Я ангелом не была и с любопытством заглянула через кассовое окошко ещё раз в служебное помещение, но уже с того места, где всего секунду назад стоял Сергей Васильевич.
«О Боги! Боги! Это он!» – как вскричала бы героиня любовного романа. Но у нас повествование попроще. А посему, увидев того самого водителя, который вез нас из Мышкина в Углич и которого я живописала в рассказе «Пазик», я отпрянула и, глядя на Сергея Васильевича, восторженным шепотом зашипела: «Это такой водитель, такой! Это чудо, что за водитель!»
Тут и Оля подошла к нам с билетом. А я, продолжая выпучивать от восхищения глаза, стала говорить уже ей: «Оля! Оля! Это он! Это тот самый водитель, о котором мы тебе говорили летом! Ах, какой он потрясающий! Оля, это чудо, что за водитель!»
Только морозный уличный воздух смог несколько охладить мой пыл. Но чувство щенячьей радости, словно граната, лопнуло где-то у меня внутри – и я не просто взорвалась, а переполнилась им настолько, что была вынуждена повиноваться его настоятельному требованию быть излитым на всё окружающее.
Бедные мои спутники. Им пришлось заново выслушать историю о летней поездке, вытерпеть все мои восторженные эпитеты, да и ещё узнать о том, что я написала рассказ (тот самый «Пазик») об этом человеке.
Мы стояли кружком, как заговорщики, смеялись и притопывали, отряхивая с обуви снег. Вдруг дверь служебного входа Мышкинской автостанции отворилась, и вышел он! И направился к своему пазику.
Мы наскоро простились с Сергеем Васильевичем и пошли в автобус. Я уже поднялась на верхнюю ступеньку, когда услышала голос водителя: «Вам не сюда. Вы билеты до Углича покупали, а я на станцию Волга еду».
Не буду описывать всю глубину моего разочарования. Разве можно помыслить, что мы поедем с кем-то другим. Нет! Так не бывает! Так не должно быть!
Но вот мы снова стоим втроем на улице. Снова о чём-то говорим, над чем-то смеёмся, снова почти счастливы… Почти…
Но граната ведь уже взорвалась… «Я так не могу! Я должна сказать ему, какой он чудесный! И вообще, хотя бы узнать, как его зовут», – и я снова направилась к пазику. Подошла к автобусу со стороны водителя. Он увидел, приоткрыл дверцу и, наклонившись сверху, повернулся ко мне.
Я, как пионер на линейке, дающий торжественную клятву, крикнула ему снизу: «Знаете, вы меня, конечно, не помните. Но мы ехали с вами как-то летом из Мышкина в Углич, в дождь. Я хочу сказать, что вы удивительный, деликатный водитель. Я таких внимательных шофёров ещё ни разу в жизни не встречала. Спасибо вам! И ещё, скажите, пожалуйста, как вас зовут? Просто, чтоб знать».