Мне еще предстояло выяснить, Стасис ли писал, это письмо. На мой вопрос, уверена ли она в том, что письмо написал ее сын, Елена ответила: не сомневается. Хотя почерк сына она не помнит. (Елена окончила только три класса сельской школы и рукописный текст читала с трудом.)
По моей просьбе женщина разыскала и передала мне ученическую тетрадь, в которой Стасис записывал расходы своей маленькой зарплаты.
На обложке тетради очень старательно было написано: «Дневник расходов Жибуркаса сына Кастуса. Начат в марте месяце 1946 года».
Познакомившись с записями и сличив их с письмом, я увидел, что почерки разные.
Когда я спросил у Елены, есть ли у нее письма или записи Казимира, она смутилась, но ответила, что ничего подобного у нее нет. Видно было, что говорит она неправду.
Тут-то мне и пришлось рассказать Елене о находке в Румбульском лесу и спросить в конце, была ли у Казимира причина расправиться со Стасисом?
Конечно, нельзя было ждать немедленного ответа. Слишком много неожиданного и страшного узнала она. Я ушел, сказав, что все-таки должен буду вернуться утром и продолжить этот разговор.
На следующий день дверь мне открыла старушка — тетка Елены. Я вошел и увидел Елену. Она стояла посредине комнаты и, видимо, ждала меня. Лицо ее осунулось, появились морщинки, а под глазами легли темные полукружья. Наверно, она не спала в эту ночь.
Меня поразил ее взгляд, полный решимости.
Извинившись за то, что вынужден вновь беспокоить, я спросил, не хочет ли она что-нибудь добавить ко вчерашнему. Без колебания, словно давно уже подготовившись, Елена произнесла:
— Да. Хочу...
Оказывается, настоящая фамилия ее мужа — Ляудис. Когда он после войны переехал к ней, то у него уже была фамилия Повилонис. Чем это было вызвано, она не знает. Он сказал, что так нужно, и она об этом больше никогда не спрашивала. Чем занимался Ляудис-Повилонис в городе, она не знает — ни разу там не была. Но однажды сын вернулся из мастерской сильно расстроенным. Оказалось, что один из рабочих, увидев Стасиса на улице вместе с Казимиром, спросил его на другой день, откуда он знает этого человека. Услышав от Стасиса, что это — его отчим, рабочий крепко выругался и сказал: «Знай же, что твой отчим — панский холуй и фашистская собака!».
Елена, как могла, успокоила Стасиса, говоря, что это, может быть, клевета или рабочий принял Казимира за кого-нибудь другого. На всякий случай она упросила сына об услышанном никому не рассказывать. А Казимира поставила в известность. Но он и вида не подал, сказал только, что ничего плохого для своего народа не сделал.
На следующий день Казимира якобы уволили с работы — сократили его должность. И он пожаловался Елене на свою судьбу, говоря, что теперь, как бы он ни старался, Советская власть все равно не простит ему ни службу у графа Шидловского, ни службу у немцев, и над ним все время будет висеть опасность ареста.
Как-то Казимир спросил у нее, поедет ли она с ним в Швецию, где можно будет начать новую, счастливую жизнь. Елена удивилась: кто же их пропустит за границу и как они там будут жить, не имея ни средств, ни специальности. Казимир ответил, что у него есть ценности, которые можно будет продать за границей и жить безбедно. Что же касается Стасиса, то решено было посвятить его пока только в первую часть их плана, а когда уедут на побережье, постепенно подготовить и к необходимости побега в Швецию.
Узнав о предстоящем переезде на берег моря, Стасис обрадовался и тут же заявил, что тоже станет работать с рыбаками и копить деньги для покупки моторной лодки...
Голос Елены дрогнул. Она некоторое время еще пыталась сдержать себя. Но слезы хлынули неудержимо, и, прижав к губам платок, она умолкла. Утешать было бесполезно. Я лишь налил ей в стакан воды и терпеливо стал ждать, когда она справится с собой.
Мне нужно было еще узнать побольше о взаимоотношениях между Казимиром и Стасисом. Когда Елена успокоилась, я задал этот вопрос.
Отношения между мужем и сыном никогда хорошими не были. Ничего их не связывало. Первое время после переезда к ним Казимира он старался просто не замечать Стасиса, а тот платил ему тем же. Елена тяжело переживала это, но все надеялась, что со временем они привыкнут друг к другу.
Однажды, месяцев через пять после их переезда на лесозаготовки, Стасис заявил ей, что он вступает в комсомол и через несколько дней будет рассматриваться его заявление.