«Наталья Петровна, Юрочку забрали», – почти кричал он.
«Не поняла. Куда забрали? Кто забрал?»
«Комиссия из опеки. Вот дали бумажку и забрали Юрочку с собой», – Генка растерянно протянул мне листок.
Я быстро пробежала глазами: «Комиссия в составе…. Выявлено нарушение условий содержания малолетнего… Поскольку родители имеют заболевания, препятствующие реализации прав ребенка на развитие и образование… А так же неоднократное нарушение требований гигиены… Чушь какая-то! Ну-ка, пошли», – я схватила Генку за руку и потащила к ним в квартиру. «Где Ленка?»
«В ванной плачет», – промямлил Геночка.
Когда мы вошли в квартиру, я услышала громкий вой, доносившийся сквозь шум воды.
«Хватит выть, умывайся и иди сюда», – строго сказала я Ленке, – «Рассказывай, что случилось».
«Они говорят, что мы не можем дать Юрочке должную заботу и нарушаем его права. За нами, говорят, за самими уход нужен. Мы типа дураки, и не можем обеспечить своему ребенку никакого будущего. Сказали, что найдут ему других родителей, умных». И Ленка снова завыла.
«Пошли со мной», – крикнула я Генке, и мы побежали вверх по лестнице. На девятом этаже в нашем подъезде жила судья.
«Владислава Вацловна! У нас беда! Помогите!», – я путано начала объяснять ситуацию.
«Проходите, не на лестничной же клетке разговаривать!», – строго ответила Владислава.
После получасового выяснения всех обстоятельств, Владислава Вацловна тяжело вздохнула и сказала:
«Да-а-а, ребята. Дело, мягко сказать, не очень хорошее. С опекой шутки плохи. Куда ж вы раньше-то смотрели? Наташа. Ну, ладно, он», – Владислава кивнула в сторону Генки, – «А Вы-то что? Комиссия приходила три раза. Было вынесено предписание. Обжалования не последовало. Значит, со всем согласны. Все по правилам. Комар носа не подточит. Эти ребята умеют работать. Ходят не одни: с ними представители из детской поликлиники и из комиссии по делам несовершеннолетних. Скажите, у кого дома с маленьким ребенком все по полочкам лежит? Тут игрушки разбросаны, тут – баночка с недоеденным питанием, а здесь – носочки и трусики. Это с нашей точки зрения ничего страшного, вечером все уберем, а у них – беспорядок и антисанитария. И все под протокол. А уж если ребенок еще и заплакал, испугавшись чужих дядек и тетек, то тут врач быстро диагноз поставит – нарушение психического развития и куча всяких синдромов с непонятными названиями. Поди поспорь тут! Я думаю, кому-то очень Ваш Юрочка понадобился. Скорее всего, нашли родителей для усыновления. Дам я вам телефон – это очень грамотный адвокат по подобным вопросам. Уж, если кто и сможет вам помочь, то только она. Вот Стефания Бенедиктовна. Скажете, что от меня».
«Ну и имена же у них, как на подбор. Видно, обычные Марьи Ивановны и Семены Петровичи в этой системе не уживаются!», – пронеслось у меня в голове.
На следующее утро мы с Генкой и Леночкой встретились со Стефанией. Очень серьезная и даже суровая женщина выслушала нас, не проронив ни слова. Лишь в завершение рассказа она произнесла густым басом:
«Дело бесперспективное. Возьмусь только из-за Владиславы Вацловны. Это мой учитель, я ей очень благодарна. Предупреждаю сразу: шансов, практически нет. Юрочка ваш, скорее всего, с усыновителями уже границу пересекает. Стоить вам мое участие будет не дешево. Я – дорогой адвокат, но дело свое знаю. Гарантий никаких не даю, но и слов на ветер не бросаю. Сделаю, все, что от меня зависит. Подумайте до завтра. Если решитесь – звоните. Начнем. Но дело будет не быстрым. Думайте. А сейчас извините, мне некогда. Всего доброго».
Ошарашенные мы вышли на улицу. Мысли беспорядочно клубились в моей голове. Я даже не знала, что сказать уставившимся на меня ребятам. Вдруг, совершенно неожиданно для меня, заговорила Леночка.
«Лично я буду бороться за Юрочку до последнего. Ты со мной или без меня?», – спросила она, глядя на своего горе-супруга.
«Конечно с тобой», – ответил Гена. Они крепко обнялись, взялись за руки и пошагали к остановке. А я так и осталась стоять, глядя им вслед.
Прошло достаточно много времени. Стефания Бенедиктовна подала в суд опровержение на постановление опеки. Я с удивлением поняла, что судебная система работает не торопясь: с чувством, с толком, с расстановкой. На каждую поданную бумажку через месяц-два назначалось рассмотрение, на которое органы опеки или не выходили по уважительной причине или просили отсрочку на сбор документов. А экспертизы по медицинским диагнозам и заключениям для Генки и Леночки длились по полгода. Месяцы разбирательств плавно перетекали в годы. И всех все устраивало: и опеку, и суд, и Стефанию, которая не уставала повторять: «Не беспокойтесь, все идет своим чередом. Где вы видели, чтобы такие дела быстро решались? Пошли в суд – наберитесь терпения».