История с обесценкой Чечни сильно напрягала и, вопреки зарокам, я регулярно закусывался с инструкторами. Но с некоторыми из инструкторов у меня сложились хорошие отношения. Одним из них был спокойный и интеллигентный ветеран, который рассказывал нам о тактике и стратегии боя. Он говорил четко и с уважением относился ко всем нам. Остальные инструкторы, видимо, пересмотрели американских фильмов про учебку и пытались корчить из себя сержантов морской пехоты Соединённых Штатов Америки. Тактика морального давления была понятна — все то же отсеивание психопатов и психологически слабых личностей. Несмотря на то, что я с ними периодически вступал в конфронтацию, они чувствовали красную черту и не заходили за нее в наших перепалках.
Больше всех от инструкторов страдал «Калф». Он туго воспринимал любую информацию и был медлителен и неповоротлив. Инструкторы называли его долбоебом. Он никак на это не реагировал и позволял им это делать. Несмотря на свой огромный рост и физическую подготовку, он искренне считал, что такое обращение нормально. Внешне он очень соответствовал моему стереотипу «спеца», но полное отсутствие самозащиты бесило ещё больше.
— Сколько ты будешь терпеть такое отношение? — спросил я его.
— А чо такого? Поорут и заткнуться. Мне чо драться с ними?
— Ну-ну… Терпи дальше. Кстати, ты зря в пулеметчики просишься. Пулемет — это, конечно, красиво, но это первая цель в любом бою. Говорю тебе как бывший пулемётчик. Сто десять килограмм мышц, «Калф», это не главное.
Для пулеметчика главное — интеллект: умение быстро ориентироваться в бою и занимать нужные позиции, чтобы прикрыть товарищей. Убьют тебя… — сказал я ему напоследок, стараясь задеть его.
«Калф» промолчал. А мне хотелось, чтобы он стал отстаивать себя, а не терпел к себе такое обращение.
Вторым толковым мужиком, который вызывал у меня уважение был рыжий инструктор по инженерной подготовке. Несмотря на то, что он носил очки, от общения с ним оставалось ощущение, что ты только что встретился с хищной акулой войны. Его лицо и руки были в мелких оспинах и шрамах от осколков. Солдафонский юмор без калибровки — про оторванные руки и ноги — не вызывал ужаса. Наоборот. Его циничный сарказм вызывал живой интерес к предмету минирования и помогал осваивать различные уловки, которыми можно было пользоваться на практике.
— Русский солдат, дорвавшись до халявы, теряет рассудок. Не забывайте, что тут мы воюем с самими собой. Украинцы — это тот же самый хер, только в профиль. Наши деды вместе били фрицев, и поэтому мы устроены одинаково. Мы учились в одних и тех же учебных заведениях. Они не меньше нашего любят халяву и знают, что и мы ее любим! Что это значит с практической точки зрения?
Мы молчали и старались понять, куда он ведет свой монолог.
— Что ты делаешь, когда заходишь в квартиру или дом? — обратился он к Теме, видимо, выбрав его из-за веса. — Ты голодный! Устал уже жрать эти пайки деревянные. Тебе хочется вкусной домашней жратвы.
— Ну, наверное, полезу в кладовку, или холодильник…
— Правильно! Открываешь кладовку и хуяк! Взрыв! И ручки твои жадные полетели нахуй в окно! Ясно?
— Да! — хором отвечали мы.
— Есть у вас запасные руки и ноги? Или, вы, сука, как ящерицы можете их отращивать?
— Никак нет!
— Вот и заебись. Все ловушки в минировании рассчитаны на человеческие страсти и невнимательность. Повышенные потребности рождают алчность и жадность и ведут к неосторожности. В первую очередь на войне погибают тупые долбоебы, падкие на сувениры!
Мы завороженно слушали этого прямого и безапелляционного «профес-сора». Он косвенно уделял внимание тактико-техническим характеристикам взрывных устройств, но больше рассказывал практические вещи, о которых, на самом деле, и будет зависеть наша жизнь. Я слушал его и вспоминал инструктора по минно-подрывному делу, который учил нас в далеком двухтысячном году в городе Уссурийске в 14-й бригаде ГРУ. На слаживании перед отправкой в Чечню он положил мне под нос двухсотграммовую тротиловую шашку с тлеющим фитилем и заставил отжиматься, глядя на нее.
— Упор лежа принять! Пятьдесят отжиманий! Погнал!
Мне, восемнадцатилетнему пацану, было и страшно, и смешно от этого риска. Я «толкал планету» в полной экипировке. Температура минус сорок. Я смотрю, как тлеет фитиль. На счете «пятьдесят» вскакиваю и бегу, а сзади раздается взрыв, и земля салютом сыплется мне на голову.