В итоге реально к нам через два месяца приезжают.
— Тем же, кто по «понятиям» живет, вроде нельзя на государство работать? — решил уточнить я скользкий идеологический момент.
— Ну да. По идеологии воровской запрещено быть «рожей автоматной». А, с другой стороны, если расставить приоритеты, то тут вопрос спорный. Потому что в основном-то цепляются за слова, чтобы бабки вытащить. Ну и все — пошла возня и терки за понятия. Ну просто у кого-то не хватает речитатива отстаивать свое. А у кого-то просто духа не хватает отстреляться. Ну вот, элементарно. Ко мне — когда заход был. А у нас на тот момент уже положенец заехал. И возня пошла. Качели пошли.
— То есть, ты можешь объяснять и отстаивать свою позицию?
Довольный «Сезам» утвердительно и как бы нехотя кивнул.
— Я говорю, слышишь, я на Бутырке не с такими раскачался. И здесь не жевану! Ну и вопрос пошел.
«Сезам» стал очень энергично объяснять мне суть жеванины:
— Я ему говорю: «Хорошо. Дети есть? Ну давай или ты пойдешь, или твой сын пойдет. Вопрос ребром! Давай. Ты или дети»? Там все близкое, важное и родное подчеркивается. Одной чертой: все, что не чуждо, — людское. Двумя чертами: все родное. Тремя: все, что связано с Богом. И я говорю: «Значит, получается лицемерие. Значит, вы противоречите сами себе. Это ж родные. Чем моих родных въебут, я лучше сам пойду!».
Он смотрел на меня, как бы требуя, чтобы и я признал его правоту.
— Ну вот такие качели: «Если ты готов отказаться от своих родных — базара нет. Я тебя пойму. Если не готов — нахер ты мне рассказываешь»?
— В общем, рассказал ты им политику партии.
— Кто смог, тот смог, — подтвердил он. — А, в итоге, когда «Вагнер» приехал, там тоже пиздоболов хватало, которые на публику играли. Нас записалось двести с чем-то, а уехало пятьдесят девять.
— То есть часть струсило? И тут только те, кто действительно очень замотивирован?
— Угу. — кивнул он — А как было? Там нас построили на плацу, когда «Вагнер» приехал. «Все, здорова, пацаны, — говорят. — Это легальное ОПГ. Нам нужны убийцы, разбойники, бродяги, грабители». В цвет прям преподнесли все. Было видно, что они знали, на что давить. Тоже сидельцы. Типа: «Добро пожаловать. Вам здесь понравится». И рассказали, что вот у нас четыре столпа, за что идет наказание. Он говорит: «Назад дал — санкции. Любой секс с флорой и фауной — санкции. Алкоголь и наркотики — санкции. Мародерка — санкции». Ну все по-людски, в общем. Ничего лишнего.
— То есть с «понятиями» расхождения нет?
— Никакого. Ясность полная. Вечерняя проверка закончилась, а наш отряд первый заходил с вахты. Я вижу, «локалка» открыта, я к отряднику поворачиваюсь и говорю: «Сергеич. Слышь, я пошел». Он говорит: «Не надо!». А я пошел. Я знаю, у нас в отряде, наверное, человек двадцать пять собиралось идти. Ну я вышел, получается, первым с лагеря и пошел. Пообщался. Мне говорят: «Готов?». Нутам еще пару вопросов.
Я говорю: «Готов, конечно!». Смотрели в основном на внешний вид сперва и на физику. Приседать заставляли, отжиматься.
И все, выхожу и понимаю, что все, кто собирался, — зассали. Говорили, а внутри душка нету. «Парфен» и другие — вот эта чепуха вся. Залетаю и у меня реакция такая: «Ты раз сказал, соответствуй своим словам, ты же мужик!». Локалку открываю, говорю: «Ну все, молитесь Богу! К утру я вас всех в гарем загоню!». Ну я так, чисто шугнуть — и спать лег. А они всю ночь, бедолаги, не спали. В итоге набралось нас двести человек.
А на следующий день, как «Вагнер» уехал, все эти шавки побежали отказную писать. Они вроде как рисанулись, а потом, видать, с этой мыслью переночевали и понеслась. Все на вахту ломятся — просто пачками — «отказуху» писать. У меня там мама, у меня там сразу сердце заболело, ноги заболели. Короче, в итоге нас поехало пятьдесят девять человек с лагеря.
— В среднем тридцать процентов из общего числа согласившихся.
— Потом. В итоге две недели этой возни было. Я уже решился, а родным-то еще нельзя говорить. Я за три дня до отправки сестре пишу: «Вот такая ситуация». Она говорит: «Братишка, ты балбес. Маме только не говори!». Я говорю: «Хорошо. Но даже не отговаривай». Сестра у меня, бедная, поседела, пока я уехал.
— Ясно. — подвел я итог разговора — Давайте.
Вечером в гости к вам приду. Знакомиться будем. Ты кто по национальности?
— Кыргыз я. Потомок Чингиз-хана, в общем.
— Откуда так хорошо знаешь русский?
— В Москве управлял одной известной сетью восточных ресторанов.
«Круто! После расспрошу за что он сел».
Буквально через полчаса началась движуха. Наша разрушенная трехэтажка стала напоминать муравейник. Притащили генератор и провода с лампами, и через пару часов у нас был свет. Взяли у старшины буржуйки и обложили их камнями. Где-то раздобыли глину, и те, кому не хватило буржуек, сложили себе печки из кирпичей. По сравнению с нами — домашними, избалованными людьми — они действовали как единый организм. Пацаны были более практичны и неприхотливы, что сильно повышало адаптивность в тяжелых условиях. Жизненный опыт, умноженный на умение выживать в агрессивной среде тюрьмы и зоны, давали им преимущество в умении приспосабливаться. Это была слаженная команда с четко распределенными ролями, быстро выполняющая поставленные задачи. Я наблюдал за ними и чувствовал восторг и восхищение в связи с их поведением. Ничего не нужно было повторять по два раза. Да и команд им не требовалось. Они знали, что делать и делали это. Официально назначив «Сезама» своим заместителем, я ничего не поменял в их иерархии — он и так пользовался среди них авторитетом.