Очнулся я на повозке среди мёртвых тел. Потом узнал, что меня подобрала наша погребальная команда, сочла за мертвеца. Совсем пришёл я в себя уже в госпитале. Слышу, что меня собираются эвакуировать в тыл. Тогда я сразу подумал про свой партбилет — как же, ведь я живой, и он должен быть при мне; нет, ни за что не позволю увозить себя, пока не достану свой партбилет. Я сказал это сестре, она отослала меня к начальнику госпиталя. Начальник госпиталя выслушал меня, но ответил, что никак не разрешит мне идти куда бы то ни было в таком состоянии. Тогда я решил действовать на свой риск. Узнал, что из госпиталя направляется к Одеру машина за ранеными, украдкой залез в неё, и она довезла меня до переправы. Не успел я пройти и несколько десятков шагов, как меня задержали и доставили в штаб чужой артиллерийской части. Я объяснил, куда я иду и за чем. Так как уже смеркалось, меня оставили ночевать. Ночью я старался не подавать виду, что сильно ранен, хотя рана и болела, очень боялся, что отправят обратно в госпиталь. Утром мне дали провожатого, и я не без труда добрался с ним до леса, где накануне считал себя уже погибшим. Немцы постреливали довольно бойко, но я не стал ждать прекращения обстрела. Где пригнувшись, а где и ползком я пробрался к заветному рву. Планшетка с партбилетом была цела.
Порадовавшись этому, я оценил обстановку и решил, что раз уж смог выдержать такой путь, мне не стоит возвращаться теперь в госпиталь. Наш дивизион должен быть здесь неподалеку. Лучше я вернусь в свою часть, там подлечусь в санвзводе и вместе с товарищами пойду на фашистскую столицу. А то ведь из госпиталя не скоро выпустят, да и к своим, возможно, не попадешь. На моё счастье попалась двуколка из нашего дивизиона; я узнал её по синему цвету, в который она была выкрашена. Сопровождавший меня боец окликнул ездового. Ездовой оказался знакомым. Он посмотрел на меня с большим удивлением и помог мне сесть. Он, как и все в дивизионе, считал, что меня уже нет в живых. Заместитель командира по политчасти майор Коссир, к которому я пришёл, не сразу узнал меня. Только несколько минут спустя он закричал:
— Это ты, Голуненко?! — и стал всех звать посмотреть на воскресшего из мёртвых. Когда меня накормили, обмыли и перевязали рану, майор Коссир предложил отправляться в госпиталь. Я взмолился, и подробно рассказал, как и для чего уже раз расстался с госпиталем. Майор Коссир выслушал и сказал:
— Я не врач… Но верю, что если так дорожишь честью коммуниста и своей частью — выживешь…
Мне разрешили лечиться при своей части, и в бой за Берлин я пошёл со своим старым партбилетом.
Из дневников и писем. 14 апреля
Сидим в сырых окопах за Одером, пишем письма родным, говорим им, что наш путь на родину только один — через Берлин. Да, для нас нет другого пути к вам, дорогие, любимые. Если бы кто сказал: «Вас всех ждёт гибель в Берлине», мы бы ответили: «Ну что ж, может быть многие из нас погибнут — мы на войне». Но если бы кто-нибудь сказал: «Всё равно вы не дойдёте до Берлина», мы бы сочли его сумасшедшим. Всё готово, мы ждём одного — приказа товарища Сталина.