В большом каменном здании засел противник. Отсюда вели огонь два пулемёта. Наши стрелки не могли продвигаться. Тогда нам, семи бойцам, во главе с младшим лейтенантом Красницким было приказано блокировать дом, уничтожить его гарнизон.
Мы ткнулись в одно, в другое место, не пройти: огонь. Пришлось попросить помощи у самоходки. Пушка развернулась, ударила, снаряд проломил каменный забор. Мы проникли через образовавшуюся пробоину и вышли немцам в тыл. Немцы вели огонь перед своим фронтом. Мы неожиданно ударили им в спину. Уничтожив оба пулемётных расчёта, мы перебрались в следующий дом. Вскоре этот дом окружила группа немцев, человек в двадцать пять. Пришлось занять круговую оборону у окон. Немцы, укрываясь за развалинами, стали подползать к дому. Они были совсем близко, но мы молчали, мы ожидали, пока они соберутся покучнее. Вдруг немцы закричали и бросились к дому. Один вскочил на окно и, швырнув в комнату к нам гранату, крикнул, коверкая русские слова: «Германия буде жиль!»
— А ты, собака, подохнешь! — ответил старшина Карогодский и, полоснув по фашисту автоматной очередью, сразил его наповал. В короткой схватке мы перебили до двадцати немцев, остальные бежали.
Миттенвальде взят. За чертой города на дорожном столбе значилось: «На Берлин. 28 км».
Последний бросок.
Вторые сутки лил дождь. Шинели набухли. Непрерывные бои, бессонные ночи измучили людей, но об отдыхе не было мысли. По автостраде в несколько рядов шли танки, самоходная артиллерия, машины, повозки, пехота. Всё, насколько хватало человеческого глаза, было запружено нашими войсками и нашей техникой; всё двигалось на Берлин, к победе.
Я вспомнил «Непокорённых» Горбатова, старого рабочего Тараса, и мне захотелось крикнуть: «Смотри, старый Тарас, как изменились времена!».
Низкая облачность ограничивала видимость, бойцам казалось, что до Берлина ещё далеко, и они ускоряли свой шаг.
Ночью мы подошли к Тельтов-каналу. Немцы взорвали все мосты через канал, пристреляли каждый метр ближних подступов, прибрежные улицы превратили в укреплённый оборонительный рубеж. По ту сторону высоко в небо врезалось огромное зарево горящего Берлина, отчего обрывистый берег бросал на воду чёрную тень и тем затруднял противнику наблюдение. Мы нащупали уцелевшую ферму разрушенного моста. Она опустилась под воду, но свободно выдерживала несколько человек. Нас укрывала тень берега, мы бесшумно перешли на ту сторону и ворвались в один из прибрежных домов. Гранатами и автоматным огнём мы перебили вражеских пулемётчиков, овладели первым этажом и сейчас же заняли здесь оборону.
Я с двумя товарищами стал у окна справа, левую сторону оборонял сержант Гайманов с двумя бойцами. Старший сержант Диденко, старший сержант Шабаянц, сержант Докучаев и младший сержант Савельев занялись вторым этажом, старший сержант Резниченко стал швырять гранаты в подвал.
За разрушенным домом укрылась группа немцев, обстреливавших переправу фаустпатронами. Когда мы сразили автоматными очередями двух из них, по нашему этажу враг открыл пулемётный огонь; одновременно немцы, находившиеся во втором этаже, бросили несколько гранат и с криком рванулись вниз по лестнице: тут они были встречены огнём автоматов и все перебиты.
Началась массовая переправа наших подразделений, и солдаты растекались по улицам, подобно тому как полая вода, прорвавшая плотину, заливает низины.
Гвардии старший лейтенант
ЭДЕЛЕВ
Через канал
Густую синеву ночи лизали огненные языки пожарищ. Серые развалины зданий мрачно освещались пламенем. Там, за каналом, — Берлин…
Помню, сидели мы тогда у сгоревшей пристройки. Пепелище ещё дышало жаром. Синие огоньки гаснущих углей вздрагивали от лёгкого ветерка. Слышно было, как где-то рядом трещит черепица. Против меня, устроившись на кирпичах обвалившейся стены, полулежал пехотинец. Глаза его были прищурены. Он о чём-то думал и про себя улыбался, выпуская большие клубы табачного дыма.
— А что, товарищ лейтенант, правда, что наши были когда-то в Берлине? — ударяя палкой по дымящейся головешке, спросил сидевший тут же молодой красноармеец.
— Были, и мы будем, — ответил я.
Пехотинец, отмахиваясь от летевшего сверху пепла, приподнялся с кирпичей и громко заговорил:
— Завтра будем. Берлин, вот он — за каналом, я к нему от самой Москвы на своих ногах шёл. На Волге ранило, а я опять в строю. Да и махнул к самому Днепру. Тоже пускать не хотели, они не хотели, да мы хотели…