Один зал был свободен, другой заставлен шкафами с книгами и бумагами. Дым. Полумрак. Мы обнаружили два входа в подвал. Я приказал блокировать их. Закрепившись в залах, мы начали разведку верхних этажей. Я дал уже красную ракету, но вряд ли наши могли её заметить. Все было окутано дымом и пламенем. Телефонной связи не было. Командир отделения телефонистов сержант Ермаков уже несколько раз под ураганным огнём перебегал площадь, отыскивая порывы. В конце концов ему удалось восстановить связь, и он первый донёс по телефону из рейхстага, что мы ворвались в рейхстаг и ведём бой внутри здания, что младший сержант Кантария и сержант Егоров уже водрузили знамя на куполе крыши.
Как обрадовались мы, когда появились капитаны Неустроев, Давыдов, старшие лейтенанты Самсонов, Гусев, лейтенант Берест, майор Соколовский и многие другие офицеры, которых я прежде не знал! Пришло подкрепление. Кто-то принес высокий бокал.
— Выпьем, Сьянов, в знак водружения знамени, — сказал мне лейтенант Берест.
Мы по очереди хлебнули из бокала.
Скоро наступила ночь. Стрельба как будто несколько утихла. Я решил пробраться вниз. Но скоро обстановка изменилась. Подземелье ожило. Несколько раз мне докладывали:
— Сильное подземное движение.
— Бросайте туда гранаты, — отвечал я.
Гранаты здесь решали всё.
Мы забрасывали подвалы гранатами. В конце коридора я велел поставить станковый пулемёт. Как только появлялись немцы, их тотчас же срезали пулемётной очередью. Они появлялись всюду и всюду натыкались на пулемёт или автомат.
С верхних этажей немцы ударили фаустпатроном. Он разорвался между колоннами, как раз на том месте, где на двух ящиках я устроил себе ротный КП. От взрыва полетели камни, и мне пришлось переместить свой КП.
На зорьке кто-то предложил закусить. У нас было масло, сыр, консервы, варенье. Я разрешил бойцам закусить. Во время завтрака все держали гранаты с выдернутыми кольцами, на предохранителе. Несколько раз пришлось прерывать завтрак и закидывать немцев гранатами.
Автоматчики сообщили, что в подвале опять началось сильное движение. У меня мелькнула мысль, не вздумали ли немцы в плен сдаваться.
— Пусть выходят наверх, — говорю я.
— Хенде хох! — кричит солдат Шубкин.
Мы стояли на лестничной площадке, когда перед нами появились три немца в касках, покрытых маскировочными сетками. На груди у них висели автоматы, в руках они держали парабеллумы.
— Не похоже, чтоб в плен пришли сдаваться. Однако стрелять подождём, — сказал я своим, — посмотрим, чего они хотят.
— Мы парламентёры, — объявили они, — дайте нам офицера.
Позвали лейтенанта Береста. Немцы, как увидели Береста, сразу опустили руки. Явилась какая-то фрау в желтой плюшевой жакетке. Это была их переводчица. Вслед за ней пришёл какой-то важный немецкий чин. Берест говорит ему:
— Сдавайтесь немедленно. Прекратите бессмысленное сопротивление.
Немецкий чин попросил двадцать минут на размышление.
И всё это оказалось обычной немецкой провокацией. Разведчики мне сообщили, что с левой стороны рейхстага появились два немецких танка и пехота. В это же время из подвала выскочил какой-то немец и прокричал:
— Сдавайтесь, вы окружены.
Мы не дали ему договорить — пристрелили.
Немцы вздумали наступать. Всю комедию с парламентёрами они затеяли, чтобы отвлечь наше внимание.
В залах рейхстага.
В одном из углов рейхстага лежала куча щебня и кирпича. Под ней оказался запасный выход. Немцы полезли наверх, стали жечь комнаты. Они решили нас выкурить из рейхстага. В зале, где я находился, вспыхнуло пламя. Загорелись бумаги и книги, ящики, на которых я сидел. У меня шинель загорелась, у кого-то гимнастёрка, у Щербины волосы задымились.
Дорого обошлись немцам эти пожары. Нас они не запугали, мы стали только злее. Я видел, как Иванов отбивался от шести немцев. Всех положил. Вся стена, у которой он дрался, была забрызгана кровью. Я перебрался на второй этаж. Немцы засели там в угловой комнате. Мы закидали её бутылками с зажигательной смесью. Немцы, как ошалелые, выскочили прямо на нас. Один на меня навалился. Я стоял над пролётом, колонна рухнула, и не за что было держаться. Я ударил немца ногой в грудь. Немец ухватился за мою ногу и не выпускает. Тогда я левой ногой ударил его в лицо, и он плюхнулся вниз. Там было довольно глубоко, и вряд ли немец уже встал. Некоторые немцы выбегали из горящей комнаты, не замечая, что перед ними пропасть, и проваливались в неё.
Бой длился почти до трех часов ночи. К этому времени мы очистили все этажи здания. Всё было устлано немецкими трупами.
Вид у нас был жуткий. Все чёрные, в саже. Я потянул полу шинели, чтобы лицо вытереть, но, оказывается, шинель в труху превратилась, вся сгорела.
Стало тихо. Командир батальона вызывает меня и говорит:
— Товарищ Сьянов, передавайте свой рейхстаг Грибову и Антонову, а сами идите отдыхать.
Я показал Грибову и Антонову все опасные места. Принесли ужин. Мы закусили, и я со своими бойцами вышел к подъезду рейхстага, расстелил плащ-палатку, повалился на каменные плиты и тут же заснул.
Капитан
И. МАТВЕЕВ
С передовым батальоном
В ночь прорыва обороны на Одере я находился среди бойцов полковника Зинченко.
Во время артподготовки все мы повыскакивали из траншей и любовались тем, как рвутся наши снаряды в стане врагов. Все испытывали большую гордость от сознания своей силы. Это был действительно богатырский удар артиллерии. Людей водворить в траншеи было невозможно. Помню, какой-то боец, пробегая мимо меня, крикнул:
— Капитан, наша берёт, ура! — и, по-детски подпрыгнув, умчался вперёд.
Этого бойца я затем встретил в рейхстаге. Он вошёл туда одним из первых.
В ту апрельскую ночь на Одере мы не предполагали, что нам выпадет великая честь штурмовать рейхстаг. Но у всех было стремление войти в Берлин первыми. Я не ошибусь, если скажу, что поголовно все бойцы были моими помощниками в работе агитатора политотдела дивизии. У всех находились яркие и простые слова, зовущие вперёд, на подвиг. Значение происходящих боёв понимали все и сердцем, и разумом.
30 апреля меня вызвал начальник политотдела и приказал находиться в батальоне Неустроева, вместе с ним ворваться в рейхстаг.
Наступал вечер. Батальон сосредоточился в подвальном этаже большого дома. Из окна был виден рейхстаг. На пути к рейхстагу был канал с разрушенным мостом.
Рейхстаг со стороны Шпрее.
Ждали начала атаки. Скоро должна была начаться артподготовка. Неустроев наблюдал в окно за площадью.
Бойцы с волнением ожидали сигнала к атаке. Предстояло по одному выскакивать из подвала через единственное небольшое окно. Среди бойцов было много молодых, недавно освобождённых из немецкой неволи.
Я рассказал им, какие бои полк провёл, как много в нём героев, прославившихся в боях за Берлин, посоветовал, как лучше действовать автоматом и гранатой в бою за овладение домами, объяснил, почему важно первым броситься в атаку и ворваться в здание. Помню, бойцы слушали меня с затаённым дыханием, когда я говорил о том, как товарищ Сталин привёл нас к победе.
После беседы ко мне подошёл боец Быков Николай Степанович и заявил, что хочет первым бежать в атаку. Он попросил, чтоб я записал его фамилию. За ним с такой же просьбой обратились ко мне бойцы Богданов Иван Иванович, Прыгунов Иван Фёдорович, Руднев Василий Дмитриевич и многие другие.
Артподготовка была короткая, но мощная. Взвилась ракета — сигнал атаки. Бойцы стали выскакивать в окно. Я бежал вместе с старшим лейтенантом Гусевым и капитаном Яруновым.
В рейхстаг наши роты ворвались с главного подъезда. Одновременно с батальоном Неустроева вошли в здание роты батальона Давыдова из полка Плехадонова. В здании было темно, хоть глаз выколи. Повсюду мы натыкались на мебель, обломки статуй, груды бумаги. Здесь уже шёл бой.