Вдоль канавы, проходившей между захваченной у немцев траншеей и огневой позицией нашей батареи, росли большие, очень пышные вётлы, начинавшие уже зеленеть. Орудия стояли между деревьями, их тень прикрывала нас. Вскоре за шеренгой наших пушек появились тяжёлые артиллерийские системы. Они становились на огневые позиции почти впритирку, так же как и мы. Появились зенитчики и тоже стали расставлять свои пушки позади нас; за ними прибыли на машинах прожектористы со своими установками. Мы думали, что зенитки и прожекторы устанавливаются здесь для защиты нас с воздуха. Но в воздухе непрерывно проносились одни наши самолёты — немцев не видно было совсем. К вечеру 15 апреля к переднему краю придвинулись танки.
Уже темнело, когда я получил листовку с обращением к войскам Военного Совета фронта. В ней говорилось, что наступил срок последнего удара по фашистскому логову. Эту листовку я читал бойцам, стоя в ровике у своего орудия. У нас не было никаких сомнений, что фронт противника будет смят. Мы никогда еще не видели такой насыщенности поля боевой техникой и не представляли, что на небольшом участке можно собрать столько пушек и танков. Между ними пройти негде было.
Ночью меня вызвали к командиру батареи. Он сказал, что скоро будет дан сигнал артподготовки, и объяснил, для чего установлены прожекторы. Я с удивлением узнал, что прожекторы предназначаются на этот раз не для защиты нас с воздуха, а для ослепления наземного противника.
Впервые мы начали артподготовку ночью. Когда «катюши» открыли огонь, было совершенно темно, но сейчас же рядом с нами вспыхнуло около двадцати прожекторов, и стало так светло, что колышки, которые были поставлены днем для ночной стрельбы, оказались лишними. Все цели были, как на ладони, разрывы своих снарядов мы видели, как днём.
По переднему краю противника мы вели огонь минут двадцать — тридцать. Пехота, двинувшаяся в атаку вместе с танками, нетерпеливо рвалась вперёд. Бойцы, давно ждавшие этого радостного часа, смело приближались к разрывам наших снарядов на пятьдесят метров. Нам приказано было перенести огонь на полкилометра в глубину, а через десять — пятнадцать минут оказалось, что нам нужно уже принимать походный порядок и догонять пехоту. Пополнив боекомплект на своё орудие и на автоматы, мы двинулись в прорыв за танками и десантной пехотой.
Прожектористы уже погасили своё освещение. Взошло солнце. Местность, которую мы за несколько дней наблюдения так изучили, что знали здесь каждый кустик, каждый бугорок, нельзя было узнать. Там, где зеленела озимь, сейчас осталась только голая, развороченная, чёрная земля. Когда мы выехали на большак, пришлось очищать его от груд щепок, в которые превратились росшие вдоль дороги вётлы. Мы пробивались по этой дороге, как через бурелом в лесу. Вокруг все поля были завалены разбитыми орудиями, танками, автомашинами и трупами немцев, бежавших из траншей, чтобы спастись от обрушившегося на них среди ночи невиданного шквала огня и ослепляющих лучей света.
Гвардии лейтенант
Т. ЯКИМОВ
На Нейсе
Наступала ночь, когда наша самоходная зенитно-пулемётная рота на бронетранспортёрах двинулась к исходному рубежу — к реке Нейсе.
Пробирались мы лесными дорогами, расчищали лесные завалы, преодолевали рвы и овраги. Машины грузли в песчаной почве, застревали между деревьями.
В эту ночь к переднему краю шли сплошным потоком орудия, танки, сотни машин с различными грузами.
Казалось, что лес, где всё это сосредоточивалось, не в состоянии вместить такое огромное количество техники и людей. Всё это было предназначено для того, чтобы обрушиться на немцев, оборонявших западный берег реки Нейсе.
Противник, ожидая наш удар, укрепил свой берег, покрыл его сетью оборонительных сооружений. По самому берегу тянулись две параллельные сплошные траншеи. Здесь были и проволочные заграждения, и противотанковые рвы, и минные поля. Немцы стянули сюда все свои резервы — охранные батальоны, полицейские бригады, отряды фольксштурма.
Ночь в густом сосновом лесу была особенно тёмной. Мы шли без света. Противник был совсем близко.
Преодолев лесные преграды и миновав пустые дома селения Кельке, зенитчики въехали на поляну, где должны были занять огневые позиции.
Кругом поляны по опушке леса слышались осторожные звуки лопат и кирок — артиллеристы окапывались и устанавливали пушки. В темноте были видны поднятые вверх длинные стволы орудий, выстроенных рядами, побатарейно.
В кустарнике вырисовывались силуэты машин, закрытых брезентом. Это уже подъехали славные гвардейцы-миномётчики. В середине их расположения высилась над блиндажом радиомачта.
Зенитчикам нужно открытое, возвышенное место, и мы расположились на середине поляны. Отсюда был хороший круговой обзор. Нам была поставлена задача — прикрывать артиллерию от воздушного нападения.
Заняв огневые позиции, мы стали окапываться и маскироваться, создавая вокруг себя искусственный кустарник. Работали всю ночь. Отдыхать пришлось не больше часа.
«Катюши», стоявшие в ста метрах от нашего расположения, начали артподготовку. Их шум и скрежет мгновенно слился с тысячеголосым залпом ствольной артиллерии. Нет слов, чтобы передать величественность и грандиозность этой артподготовки. Все звуки сливались в один общий гул канонады. Только изредка можно было уловить протяжный грозный напев «катюши» и резкий говор дальнобойных орудий.
Над лесом мелькали длинные огненные языки. Мы находились в середине этого огня. Со всех сторон летел раскалённый огненный металл.
— Вот это баню устроили немцам, где они только сушиться будут, — сказал насмешливо связист, проходивший с катушкой кабеля.
— Температура на дворе высокая. Видишь, горит кругом. Вот и высохнут, — ответил ему встречный боец, несший тяжёлый снаряд «катюши».
Все мы были на своих местах, хотя и не было пока работы зенитчикам.
С рассветом появились «илы». Они шли тройками и девятками. Один из самолётов развернулся в глубине обороны противника и пустил вниз ракету. В тот же момент на указанную цель обрушилась артиллерия.
Было видно, как над лесом в разных местах поднялись аэростаты, пошатываемые ветром. Когда они были уже на предельной высоте, вокруг них засверкали вспышки разрывов и к ним устремились трассирующие пули. Нельзя было не подумать — в какой опасности наблюдатель, находящийся на аэростате, и какие нужно иметь нервы, чтобы, представляя собой неподвижно висящую в воздухе цель, в кругу разрывов спокойно вести наблюдение и корректировать огонь артиллерии.
Солнце взошло, но его не было видно. Только когда оно поднялось выше, мы увидели красный диск, затянутый густым дымом сражения.
В небе ни облачка, а багряное солнце как будто потеряло свою силу, и его лучи не могут пробиться к земле.
Над землёй ещё долго стоял густой синеватый туман. И не было, должно быть, ни одного советского бойца, который в этот час не любовался бы работой нашего «бога войны» и не гордился бы его мощью.
Чувствовалось, что эта артподготовка предвещает конец войны.
Батареи стали вести огонь реже — сильно накалились стволы пушек.
В воздухе патрулировали «яки». Они же сопровождали штурмовиков и бомбардировщиков. Вдруг из-за облаков появились «мессеры» и «фокке-вульфы». Одному немцу удалось занять выгодное положение, и он открыл огонь по нашему штурмовику. Мотор «ила» заглох, но самолёт продолжал лететь и даже сумел развернуться. Планируя, он летел к своим, постепенно снижаясь, а к нему сбоку подбирался «фокке-вульф».