Вошел толмач.
– Салам алейкум! – сказал он, слегка поклонившись хозяину и гостям.
– Обмойте руки с дороги, – предложил он гостям. И те увидели, как девушка поставила у двери тазик и кумган[16].
– Садитесь, – сказал хозяин, когда гости ополоснули руки. И пошла беседа. Спросили друг друга о домашних делах, о детях, родственниках.
– Как перезимовали? – поинтересовался у Степана Асланбек.
– Слава Богу, – ответил тот. – Кормов хватило, да и сами не голодали.
– Но вот, Асланбек, что нас беспокоит: участились кражи скота, были и нападения. Скажи, что это значит и кто бы это мог?
– Точно не знаю, – ответил Асланбек. – Но это не наши. Думаю, что это абреки с гор. А толкнуть их на это мог или голод, или науськивание турецких эмиссаров, которые в последнее время стали все чаще здесь появляться.
– И что же нам посоветуешь делать? – спросил его Степан.
– Своим людям я скажу и разбойников мы принимать не будем. А вы усильте охрану и давайте вместе разберемся, кто не хочет мирно жить с соседями.
Казаки переглянулись. Ответ Асланбека им понравился, и другого им было не надо.
Стали вносить угощение. Запахло мясом, чесночным соусом, и разговор продолжился.
Рядом с Асланбеком сидят родственники и соседи, напротив Степан с друзьями. Казаки крепки в кости и, в отличие от них – бритых, с шевелюрой на головах. Асланбек в черкеске и мягких сапогах. Казаки в цветных рубахах и холщовых штанах, как море разливное.
Хозяева за столом с уважением относились к гостям.
– Вот берите барашка с вертела да кумыс, – в один голос предлагают они им.
– Налей нам еще максымы, – сказал Асланбек дочери, которая помогала тут с угощением.
– Мир и достаток твоему дому, Асланбек, – благодарили казаки хозяина, когда его дочери в очередной раз подавали угощение.
Асланбек улыбнулся и торопливо поднялся от очага.
– Угощайтесь, угощайтесь, гости дорогие, – говорил он в сердцах. Ведя разговор с гостями, он отцовским взглядом углядел, что уж очень один из гостей на его дочь поглядывает.
«Да и сама Асият, видно, к нему неравнодушна», – подумал он. На три дня к старшей дочери отпустил и вот гляди – перемигиваются. Хороша у него младшая Асият – гибка, как серна, юна, а грудиу нее уже, как башни. Кожау нее как оливки, волосы как черный виноград, вьются – змеятся, как лоза. Но и парень не промах, такой умыкнет, и делать нечего. Видно, очень понравилась ему Асият, вон как пылают щеки.
– Эй, Асият, дочь моя, дорогая, ненаглядная, угощай еще гостей.
Засмеялась Асият – поняла отца. Подавая парню следующее блюдо, она в упор посмотрела ему в глаза и отпрянула. Андрей взглянул на Асият и густо покраснел. Она, заметив это, опустила глаза.
Поставив закуски, девушки вышли из кунацкой, пятясь, так как по обычаю не полагалось оборачиваться к гостям спиной.
– Асият, ты видела, как смотрел на тебя тот парень? – тихо спросила ее сестра, когда они вышли из кунацкой.
– Бессовестный, не постеснялся даже отца. Не знаю, что подумают родственники.
А тем временем в кунацкой уже шли по кругу чаши, наполненные максымой. Андрей отказывался от напитка и, как только появилась возможность, вышел на двор. Асият с сестрой стояли у калитки. Когда он подошел к навесу, раздался голос:
– Что ты ищешь?
Он вздрогнул, но быстро нашелся:
– Просят максымы.
– Асият, набери ему максымы, кадка там под навесом, – сказала сестра.
Асият, склонившись над кадкой, стала наполнять максымой кувшин, который кстати оказался тут же. Андрей взял ее за руку и попытался обнять. Асият до того растерялась, что сначала не оказала ему сопротивления. Он успел поцеловать ее в плечо.
– Душа моя, красавица! – шептал он, жарко дыша ей в ухо.
– Пусти! – вырываясь из объятий, сказала она и оттолкнула его. Подошла сестра, и Андрей пошел обратно в кунацкую.
– Нужно еще максымы? – спросил он сидящих и, не дожидаясь ответа, подал им кувшин. Чаша, наполненная максымой, вновь пошла по кругу.
А сестры во дворе продолжали разговор.
– Хороший парень, правда? – спросила старшая.
– Кто, кто? – покраснев, переспросила ее Асият.
– Кто-кто – Андрей. Что он тебе говорил?
– Красавицей назвал, пытался за руку взять, – отвечала та, опустив голову. – Только не судьба нам быть вместе.
– Почему?
– Разве отец отпустит меня из аула?
– Не огорчайся, – сказала сестра. – Ты все-таки свободная. Самое худшее, если тебя выдадут замуж против твоей воли.