И Памир для Оша — уже не таинственная страна легенд, а просто соседняя Горно-Бадахшанская область, то же, что Калуга или Рязань для Москвы.
Ежедневно уходят на Памир и приходят с Памира автомобили, и шофёры привозят письма, написанные два дня тому назад в Мургабе и четыре дня тому назад — в Хороге.
Ошские счетоводы и машинистки прикидывают, не съездить ли им на год — полтора на работу в Мургаб, где платят двойные оклады. И, решив вопрос положительно, отправляются к врачу на осмотр — можно ли ехать, так как Мургаб всё-таки на высоте 4 тысяч метров.
Памирстрой в Оше был не только управлением строительства. Он был здесь первым большим предприятием, показавшим организацию и темпы крупного производства. Он втягивал в ударнейшую работу тысячи местных жителей, привлекал сотни квалифицированных рабочих со стороны. «Памирстрой» с хорошей многотиражкой, клубом, школой, кинематографом стал также культурным центром Оша.
Белые домики дорожных мастеров на шоссе и рабочие лагеря были проводниками новой культуры в далёкие узбекские и киргизские кишлаки, в летовья кочевников.
И наконец — Памир. Революция проникла сюда в 1921 году. Она нашла натуральное хозяйство, примитивное земледелие на карликовых полях, разбросанных по горным кручам, где земля меряется не на гектары и даже не на квадратные метры, а на тюбетейки, примитивное скотоводство, промывание золота на бараньих шкурах, торговлю опиумом, продажу женщин в Афганистан, сифилис, трахому, почти поголовную безграмотность. Революция вступила в бой с косным, веками устоявшимся патриархально-родовым бытом, с заветами шариата и адата, с делением на касты. Не так-то легко было вырвать корни старого быта. Он проявлял необычайную устойчивость, изумительную способность проникать в новые формы жизни, наполнять эти формы своим содержанием.
Революция выкорчёвывала вековой уклад рабства и эксплоатации. Но коммуникационная линия революции была в этой битве слишком растянута. До сих пор революция шла на Памир старой караванной тропой, сорокадневными переходами из Оша в Хорог. Теперь она идёт туда широкой лентой автотракта.
Строительство дороги принесло в глухие памирские кишлаки новые формы труда и культуры. Крестьяне, тюбетейками носившие землю, пастухи, пасшие в горах овец, учатся на дорожного мастера или шофёра.
Новая дорога изымает Памир из-под зарубежного влияния. Не надо забывать: те же киргизские роды — Ходырша, Тенты, Кипчак, Наймая, Оттуз-Угул, — что кочуют по пустынным нагорьям Восточного Памира, живут и в прилегающей к нашим границам части Кашгарии. Из Мургаба идёт прямая дорога в Кашгар, и Кашгар ближе к Мургабу, чем Ош.
He надо забывать: Хорог лежит на берегу Пянджа, и по Другому берегу расхаживают солдаты афганской пограничной стражи. И на обоих берегах живут те же племена шугнанцев.
Автомобильная трасса сорвала для таджиков Памира паранджу легенд с Советского союза так же, как для нас — с Памира.
Растёт поток советских товаров и советской литературы, проникающих в глухие кишлаки. Тот, кто читает газеты, не шлёт больше золота Ага-хану. И не Ага — хану, а Ленину поставлен памятник в Хороге…
III.
Ош — Кара-Куль. — По перевалам Алайского хребта. — Заалайский хребет. — Перевал Кызыл-Арт. — Памир — величайший горный узел Евразии. — Маркан-Су. — На озере Кара-Куль.
7 июля Гетье, Маслов и Николаев уезжают из Оша в Бордобу. Там их будет ждать караван, пришедший из Алтын-Мазара, где уже с месяц находится наша подготовительная группа. Через два дня тем же путём отправляемся и мы с Горбуновым.
Дорога идёт мимо полей хлопковых колхозов. Справа на горизонте встаёт Алайский хребет. В прозрачном воздухе горы поразительно легки: не горы, а серые, бесплотные тени гор с матовыми бликами снегов на вершинах.
Мы проезжаем через узбекские селения. Глиняные домики утопают в густой зелени, красивые резные двери скрывают внутренность дворов.
Потом узбекские селения сменяются киргизскими кишлаками. Киргизки в белых платках и нарядных халатах едут верхом, держа перед собой на сёдлах ребятишек.
Среди бурых глиняных старых кибиток — белые здания совхозов и школ. Мы останавливаемся возле одной из школ. Орава ребят, бронзовых, косоглазых, похожих на буддийских божков, выбегает на крыльцо. Волосы заплетены в мелкие косички и завязаны пёстрыми ленточками.
Дорога входит в предгорья. Крутые травянистые склоны с выходами коренных пород теснят нас со всех сторон. Шоссе серпантинами поднимается на первый перевал — Чигирчик. С перевальной точки южный склон круто падает вниз на много сотен метров. По склону вьются зигзаги шоссе.
Все выше и выше предгорья. Большие гранитные массивы обступают дорогу, скалы нависают над нею, грозя обвалом.
Мы останавливаемся в узком ущелье, вылезаем из машин и подымаемся по проторённой тропе на крутой склон. Тропка ведёт к небольшому естественному водоёму. Сверху, наполняя его, падает каскадом вода. Это — целебные тёплые ключи. Температура воды — 28. Мы принимаем ванну, смываем дорожную пыль и едем дальше.
Вскоре мы обгоняем отряд Клунникова, два дня тому назад вышедший из Оша на лошадях. Мы застаём его на привале. На костре варится каша, невдалеке пасутся стреноженные лошади. Клунников, загорелый, весёлый, размахивает только что убитым сурком.
Ещё несколько времени мы едем ущельем. Затем горы расступаются, открывая широкую котловину, прорезанную бурной рекой. В середине котловины — белые постройки Гульчи. Здесь находится комендатура — управление памирскими пограничными отрядами.
Мы заходим в клуб комендатуры. В большой комнате стоит биллиард. Давно истёртое биллиардное сукно заменено шинельным. Корявые шары, тарахтя, катаются по нему взад и вперёд.
От Гульчи дорога идёт вдоль китайской границы в 30 — 40 километрах от неё. Каждое ущелье ведёт за рубеж, каждое ущелье — путь для кулацких банд и зарубежных басмачей. Мы заряжаем винтовки…
Мы обгоняем длинные караваны верблюдов. Особенно красивы кашгарские караваны: большие откормленные животные, разукрашенные коврами, наголовниками и султанами, идут мерным шагом, позвякивая бубенцами. Рослые кашгарцы шагают рядом по дороге. Впереди на ишаке едет караван — баши — начальник каравана, почтённый седобородый старик.
В ущелье, по которому идёт дорога, острым профилем вклинивается гребень скалы. На скале — силуэт часового. Это — Суфи-Курган, следующий после Гульчи военный пост.
За Суфи-Курганом ущелье расширяется. По обе стороны от шоссе, метрах в сорока, поднимаются отвесные каменистые террасы с причудливыми бастионами скал. Автомобиль идёт как бы по дну огромной траншеи.
Ещё несколько десятков километров, и ущелье превращается в широкую, покрытую травой горную поляну. Это Ак-Босага или Ольгин луг. На Ольгином лугу — место привала караванов. По обе стороны дороги на протяжении нескольких километров поляна заставлена рядами вьюков. Они закреплены на деревянных станках, имеющих форму крутой крыши. Такой вьюк Можно целиком положить на спину верблюда. Огромная поляна — вся в медленном, размеренном движении. Тысячи разгруженных верблюдов величаво и неуклюже шагают, двигаясь по большим кругам, — это погонщики выводят животных, чтобы дать им остыть перед ночным отдыхом. Утром с поразительной быстротой и сноровкой они погрузят тюки на двугорбые спины и поведут свои караваны дальше, к следующему привалу.
В Ак-Босаге мы ночуем, раскинув свои палатки рядом с базой Памирстроя.
Из Ак-Босаги начинается подъем на перевал Талдык, лежащий в Алайском хребте.
Автомобиль медленно ползёт вверх по зигзагам дороги, поднимается на перевальную точку.