— Начало верное. Пошли дальше.
— Идем! — Веденеев резко выдохнул дым и отогнал его рукой. — Тронуть больное место, и спор возникнет горячий, он доведет до крайностей. Заговорит не мелкое чувство — дело коснется собственной жизни, службы честной и усердной, судьбы родных людей, товарищей, воевавших рядом, похороненных кое-как и оставленных не похороненными…
— Все это верно. Давайте о себе и Афонове, — поторапливал Сердюк.
— Это о себе я сказал, и о вас — обо всех, кто воюет с сорок первого года. Афонов появился на фронте летом сорок четвертого. А раньше он помогал формировать в тылу воинские части, обучать их. И сам учился — на ошибках и опыте других, погибших… — Веденеев глубоко затянулся и сквозь кашель: — Но не научился… не приобрел… ни капли чувства благодарности.
Он потушил папиросу, налил в стакан воды, глотнул и продолжал спокойнее:
— Афонов — образованный в военном отношении и храбрый офицер. Хорошо запомнился первый его успех. При прорыве к Шауляю Афонов шел в голове колонны со стрелковым полком Данилова и десятком танков, у которых после длительного наступления от Витебска кончался моторесурс, и они тянулись из последних сил. Наш авангард был атакован немецкими танками. В трудной обстановке Афонов отразил контрудар и продвинулся дальше. Награда — орден Кутузова. Заслужил!
— Так в чем же дело? — пока не понимал Сердюк.
— А в том, товарищ генерал. После, в разговоре со мной и другими офицерами, воевавшими с сорок первого года, Афонов дал понять: вы хоть и ветераны, но гордиться вам нечем — все отступали да отступали; теперь совсем иначе идут дела, потому что появились хорошо подготовленные, энергичные командиры. Я не мог слушать такого, даже полушутливого, разговора и сказал, что настоящую войну, со всеми ее тяготами, неудачами, знает лучше лишь тот, кому выпало вести первые бои. То было испытание духа и веры, тогда приобретался опыт, закладывалось начало победы. И, в свою очередь, тоже намекнул Афонову: вы, мол, товарищ полковник, прибыли на готовенькое. Не стерпел я тогда еще и потому, что потерял семью и до сих пор ничего не знаю о ней, а у Афонова семья все время вне опасности.
Веденеев опять вынул из кармана папиросы, но не стал закуривать. Сердюк заметил:
— Довелось слышать разговор о политработниках, что это сухие люди, докладчики и ораторы по готовому тексту. От же брехня дурней. — Тронул Веденеева за плечо. — Комок нервов… И в горле ком от горя. Понимаю.
— У него семья в безопасности, — повторил Веденеев, — А здесь пытается совратить девчонку. Из-за нее не оказалось наградных листов на Щурова и Жолымбетова — вычеркнул их Афонов и как по сердцу мне чиркнул. Для него неважно, что эти бойцы много раз были ранены и кровью своей заслужили награду.
— Исправим, — сказал Сердюк и написал на донесении Наумова одно слово: «Оформить».
— Не все так быстро можно исправить, товарищ генерал. Я тоже высоко ценю Афонова как боевого офицера. Но есть у него нехорошая черта — выделять себя: то, что он делает, якобы, куда важнее сделанного другими, — и не говорите, пожалуйста, о прошлых боях, все значительное началось с появлением его. Но как не может быть счастья одного человека без участия других, так не может быть законченного общенародного дела без ранее сделанного.
— Уже философия…
— Следовало бы сказать и о том, товарищ генерал, что Афонов смотрит на войну узко — разгромить, уничтожить врага. Но ведь он советский полковник и должен видеть военно-политическое значение нашей борьбы. Об этом, разумеется, надо говорить с самим Афоновым.
— И тихонько поладите для пользы дела. Впереди — серьезные бои.
— Гарзавину надо убрать из дивизии, — твердо заявил Веденеев. — Простое решение вопроса.
— Простое, да не мудреное. Выгоним человека, он обидится. Мне перед ее отцом неудобно, — помялся Сердюк. — Я вас, товарищ Веденеев, очень понимаю. Семью потеряли, а тут…
— Моя боль при мне, товарищ генерал.
— Э нет, — посуровел Сердюк. — Вы противоречите себе. Сказали: военно-политическое значение… Сколько людей в немецкой неволе… Разве о них болеют душой одни родные и близкие? Всего нашего народа боль.
«Ты прав, конечно. Ты не генерал от инфантерии, а генерал от народа», — с удовлетворением подумал Веденеев и сказал:
— И все же Гарзавину надо отправить к отцу. Пусть она обижается на себя. Работает кое-как, не умеет укола сделать. Меня беспокоит то, что все это может кончиться плохо: Афонов добьется своего, вмешается Гарзавин…
— Да, да, — промолвил Сердюк и подвинул к себе лист бумаги.
Он написал в сануправление просьбу: отозвать лейтенанта медицинской службы Гарзавину Е. В. в свое распоряжение — это работник низкой квалификации и дисциплины. Он поставил в известность фронтовое медицинское начальство, что у вышеуказанного лейтенанта есть отец, генерал Гарзавин — командир танкового корпуса, входящего в состав фронта, и целесообразнее к нему направить дочь для прохождения дальнейшей службы.