Немка, не понимая русского языка, подумала, что говорят о ее жизни и смерти, и стала уверять Ольшана и сержанта в своей безгрешности: у нее работникам жилось хорошо, и хотя был приказ всем эвакуироваться, она, как видите, не послушалась и осталась — никакой вины перед русскими за собой не знает.
Ольшан сказал по-русски:
— Куда бы ты побежала, карга чертова!
— Не гляди, что старая, — шепнул Заяц. — На лошади знаешь как ездит? Галопом.
— Спроси, есть ли в селе немцы, не прячутся ли с оружием, — сказал сержант.
Ольшан спросил и перевел ответ:
— Говорит, не знаю о таких. Она просит русских солдат не трогать в зале картин, не портить их — это портреты предков.
— На кой они нам, — сказал сержант. — Идемте.
— Хитрая и вредная старуха, — покрутил головой Ольшан. — По глазам вижу — злая. Верно, Заяц?
— Верно. За людей нас не считала. Сволочь старуха.
В штабе Ольшан доложил о русских ребятах и помещице — других немцев и вообще цивильных людей в селе, по- видимому, нет.
— Отправить ее завтра утром в тыл, — распорядился замполит. — Здесь воинская часть, передний край, и никого из гражданских лиц не должно быть. Пусть помещица перебирается со своими коровами и свиньями в другую деревню. Ребят надо отправить по дороге в запасной полк.
Вскоре в штаб прибежали эти самые три паренька, и Заяц, озабоченный и взволнованный, сообщил, что помещица исчезла и в конюшне нет верховой лошади и дамского седла нет.
— Я же говорил, что старуха здорово ездит, — добавил Заяц.
— А сержант наш где?
— Там остался. Они все до единого не спят.
А спустя час вдруг появились немецкие танки. Они ударили вдоль шоссе, смяли левофланговый батальон, приближались к деревне. Телефонная связь со штабом дивизии оборвалась.
— Нет же у нас никакого соседа слева! — негодовали офицеры в штабе полка.
— Пустое место. Помещица проехала к своим и сообщила.
— Влопались!
— Если перегруппировка частей, так поставили бы в известность.
— Бесполезны разговоры! — Булахов с ледяным спокойствием оглядел всех в штабе. — Ну, радист!ꓺ
— Не отзываются.
— Давай связь!
Танки уже ворвались в деревню. Мгновенные блестки выстрелов дырявили темноту — танковые пушки били по домам. Пулеметы густо поливали улицы. Горстка людей из левофлангового батальона отбежала к штабу. Возле крыльца, подогнув ноги, мешками лежали убитые. В дверях распластался ручной пулеметчик, готовый стрелять по пехоте, и рядом с ним — два офицера с автоматами в руках. Связной Булахова Николка вооружился гранатами. Начальник штаба и его помощники рассовывали по карманам бумаги. Пистолеты сунуты за борт шинелей.
Рядом загорелся сарай, пламя светилось в глазах Булахова. Наконец-то радист подал микрофон.
— Я окружен танками, их много. Вызываю огонь артиллерии на себя, — прокричал гвардии полковник.
— Кто там паникует? Это ты, Булахов? — голос, полный недоумения и все же знакомый — говорил заместитель командира дивизии.
— Булахов не паникует. Булахов требует. У нас не оказалось соседа слева. Неожиданная танковая атака…
— Какие танки, откуда?
— Немецкие танки, они возле штаба, — кричал Булахов, весь напрягаясь. — Вызываю огонь на себя.
Его переспрашивали о танках, и не оставалось времени повторять одно и то же и доказывать. Танки расстреливали дом, снаряды пронизывали кирпичные стены. Дальше оставаться невозможно.
Ход во двор есть? — быстро спросил Булахов.
— Есть. Но прямо в горящие сараи, — ответил связной.
— Сматывай рацию. Всем делать, как я.
Он снял шинель и накинул ее на голову, закрыв лицо. Все поняли, что Булахов пойдет через огонь, стали закутываться шинелями и плащ-палатками.
— А мы куда? — заикнулся несмело Заяц.
— Хотите быть бойцами… За мной!
В сарае уже обрушилась тесовая крыша, под ногами горело, и деревянные стены были охвачены пламенем. Кто-то вспомнил, что выход из сарая — в противоположной стене, и, невидимый, звал за собой с хрипом и кашлем. Нельзя открыть глаз. Люди сталкивались, падали, бежали наугад в крутящемся чаду, ударялись о горящие бревна, хватались за них руками, нащупывали дверь, не видели — кто убит, кто еще жив? И слышался лишь один голос, сдавленный удушьем: «За мной, сюда!ꓺ»
В трех метрах от этого сарая был другой сарай, такой же длинный. И он горел. Надо было только туда, опять в огонь, и где-то там искать выход, отойти подальше от дома, расстреливаемого в упор. И люди кидались в пламя — иного пути не было.