Поглядывая на номера домов, Томас отыскал нужный, поднялся на второй этаж. После звонка дверь открылась. Мужчина в домашнем халате отступил в изумлении на шаг и остановился. Гость вошел, захлопнув дверь.
— Томас, неужели это ты?! — воскликнул хозяин.
— Густав!ꓺ
Братья обнялись. Томас мог сделать это лишь одной рукой.
Они были похожи, оба черноволосые, сухощавые, но Густав старше лет на шесть-семь.
— Каким образом оказался здесь? — таков был первый вопрос, и он означал, что старший брат больше удивлен и озадачен, нежели обрадован.
— А где Гита, где маленький Эрнст? — не отвечая, Томас оглядывал квартиру.
— Нет Гиты, — упавшим голосом сообщил Густав. — Погибла. В прошлом году. При налете английских бомбардировщиков. Я не мог написать тебе. Из воинской части ответили, что ты пропал без вести. А Эрнст… Он уже не маленький. По военному времени. Исполнилось шестнадцать, и его зачислили в фольксштурм. Но скажи, как ты пробрался сюда?
— Тебе сейчас на работу? — опять не ответил Томас, — Ты — на прежнем месте?
— Только что пришел с завода. Работал ночью. Днем — шеф с моим помощником. Вот — собрался позавтракать, — показал Густав на скудный стол. — Присаживайся. Есть бутерброды с овощной икрой, кофе. Давай помогу снять шинель. Рука — совсем, по плечо… Да-а. И все же это лучше, чем… Садись, ешь и рассказывай.
— Прежде я должен кое о чем спросить тебя, Густав, — Томас взял с тарелки тоненький ломтик хлеба, намазанный баклажанно-капустной кашицей. — Ты, конечно, в партии?
— Конечно. Иначе я не был бы главным инженером крупного завода.
— Крупного подземного завода боеприпасов? — хотел Томас узнать поточнее.
— Не только боеприпасов. Мы вырабатываем особые взрыватели. Но зачем ты сразу о таких делах?
— Не удивляйся, — сказал Томас. — Видишь ли, фронтовики стали очень любопытны, они хотят знать все, что происходит на родине, говорят друг с другом напрямик, если хорошо знакомы. Поэтому не удивляйся. Мы братья, и откровенности должно быть больше. Сколько рабочих на вашем заводе?
— Около пяти тысяч.
— Все немцы?
— Нет. Есть французы, поляки. Даже русские, но не из военнопленных.
— И завод не пострадал при налетах английской авиации? Хотя он ведь под землей.
— Не в этом дело. На территорию нашего завода не упала ни одна бомба.
— Вон что! Какие же объекты они бомбили? Я вижу: город порядком разрушен, — кивнул Томас на окно. — Это не от русских снарядов и бомб: развалины старые. У англичан была какая-то цель.
— Жилые кварталы, порт и гавани. Гита погибла, когда шла домой.
Братья помолчали. Потом Томас сказал:
— Порт и гавани — дальний прицел. Англия — морская держава.
— Да. И я понял: эти бомбежки мало помогли русским. Но рассказывай же о себе, — попросил Густав.
Томас медленно потянул кофе, отставил чашечку.
— Горько вспоминать, трудно словами передать. Раненый, я валялся в лесу около Минска. Раненный в руку и бедро. Взяли в плен. Руку спасти было невозможно. Я скрыл, что перед войной получил образование инженера. Просто случайно оказался командиром саперного батальона. Русским требовались рабочие руки — восстанавливать города, которые мы разрушили. Но что я мог сделать одной рукой? А кормить меня даром не стали и освободили. И я пошел домой… Ты мне не веришь?ꓺ
Густав смотрел на брата с явным недоверием.
— Пошел домой… Через линию фронта… Так было или не так, больше никому не рассказывай об этом. Какие у тебя документы?
— Документы настоящие. Выписаны нашим дивизионным лазаретом, который целиком попал к русским. Медикаментов в лазарете не осталось, и наши врачи работали при русском госпитале, лечили своих раненых. Документы мне выписаны задним числом, до окружения, в них сказано только о руке. Разве это не похоже на правду? Я говорю тебе, как брату.
— Зачем ты пришел в Кенигсберг?
— А что? Здесь живет мой брат. Я настоящий, хороший немец, Густав, и потому пришел сюда.
— Кенигсберг скоро может превратиться в кладбище, — сказав Густав, понизив голос. — Русские будут брать его штурмом, они же рядом.
— Я разделю участь всех, — спокойно промолвил Томас. — Но можно и спастись. У тебя, в подземном заводе. Это же отличное убежище.
— Это готовая могила, — нагнувшись над столом, прошептал старший брат.