Старшего интересовало, что написано.
«Дорогие друзья! Обо мне не беспокойтесь. Я нашел брата и надеюсь получить работу на пользу Германии».
Томас вышел на улицу. Страшные мысли мучили его. Все оказалось правдой. Руководители, тоже немцы, приготовили смерть тысячам сограждан. Чего хотят перед своей гибелью фюрер и его банда? Чтобы за поражения расплатился прежде сам народ.
Поймет ли Густав, каким должен быть настоящий немец? Очень мало времени осталось на то, чтобы объяснять, доказывать и — убедить.
От майора, Гауптмана и обер-лейтенанта попахивало коньяком. Они чеканили шаг и разговаривали, как давно знакомые фронтовики.
В дверях Королевского замка — давней резиденции прусских королей — часовой проверял пропуска. Офицеры вошли в вестибюль, где несколько солдат проворно принимали шинели и фуражки.
Зеркала как бы раздвигали стены. Широкая ковровая дорожка вела в зал, просторный и светлый. Там ряды кресел были уже наполовину заняты. У дальней стены — длинный стол, над ним огромный портрет фюрера и свисающее знамя с угловатой свастикой в белом круге.
— Я вынужден покинуть вас, — сказал майор, — Мой полковник требует, чтобы на совещаниях я всегда находился возле него.
Обер-лейтенант отозвался легким поклоном — пожалуйста, тут ничего не поделаешь. Гауптман, оставшись в проходе между креслами, оглядывал офицеров.
— Кажется, еще один знакомый, — хрипловато проговорил он. — Или ошибаюсь? Пойдем в тот ряд…
— Нет, благодарю. Я доволен нашим знакомством, — вежливо отказался обер-лейтенант.
— Клянусь честью, тот офицер из первой пехотной дивизии, а она, как и вся наша восемнадцатая армия, была под Ленинградом.
— Полковник — слишком высокий для меня чин, — сказал обер-лейтенант, — Идите к нему, я сяду вот здесь.
Майсель выбрал крайнее возле центрального прохода кресло поближе к столу. За пять минут до начала совещания появились генералы. Один из них сел тоже в крайнее кресло, через ряд перед Майселем. Генерал ни разу не обернулся — лишь спина и затылок видны.
Рядом с Майселем оказался майор в чистеньком мундире — штабной офицер, должно быть.
— Мы, офицеры, пришедшие с переднего края, редко видим свое высокое начальство, — тихо сказал Майсель, повернувшись к соседу. — Позвольте спросить, кто этот господин генерал?
— Командир корпуса, генерал Вартман. Надо знать, — недовольно проронил майор.
— Благодарю вас. Теперь буду знать.
В правой руке генерала была газета. Он, не читая, держал ее свернутой, потом раскрыл, взял небольшую бумажку, возможно, приготовленное выступление, посмотрел, завернул в газету. Малозначащая бумажка, поскольку генерал обращается с ней так небрежно.
Ровно в пятнадцать часов открылась боковая дверь, появились гаулейтер Кох и генерал Лаш. Встав за столом, они выбросили руки в нацистском приветствии, и Кох прокричал обычное: «Хайль Гитлер!» Все поднялись с тем же возгласом. Майсель крикнул не тише и не громче других.
Грузный пожилой человек с усиками, как у Гитлера, с залысинами на висках, в эсэсовском мундире с алыми отворотами — вот он, Эрих Кох, когда-то безвестный простой железнодорожник, а при Гитлере один из богатейших немцев — промышленник и помещик, — бывший «удельный князь» Польши и кандидат на должность имперского уполномоченного в Москве, но не ездивший дальше украинского города Ровно, бывший рейхскомиссар Украины. Рядом с толстым, важным Кохом Лаш, низкорослый, с выдвинутым острым подбородком, казался человеком незначительным.
Комендант гарнизона выступил первым. Майсель, наблюдая за сидящим впереди генералом, слушал плохо и все же не пропустил мимо ушей заверения Лаша:
— Будем сражаться до последнего солдата, не жалея собственной жизни.
Выступили еще один генерал и два полковника. Когда заговорил Кох, стало ясно, что выступлений больше не запланировано.
— Война достигла наивысшей точки напряжения, — раздавался в зале резкий, почти визгливый голос. — Большевики ценой огромных жертв пробились к немецкой земле, подошли к Кенигсбергу. От нас требуется небывалое упорство в обороне. Мы выдержим, ибо не признаем безнадежных положений. Вспомните! — Кох поднял руку с вытянутым указательным пальцем. — Как были уверены осенью прошлого года в своей скорой победе англо-американцы! Главнокомандующий их войсками заявил, что он вступит в Берлин раньше, чем упадет снег на головы его солдат. Скоро англо-американцам удалось увидеть снег, но далеко от Берлина, они почувствовали холод, а главное —разрушительную силу немецких контратак у Арденн. Враг был вынужден, после ликующих выкриков, отступить. Этого добились такие же немецкие солдаты и офицеры, как вы. — Рука гаулейтера опустилась, указывая в зал, там всюду в рядах слышалось сдержанное покашливание. — Что от вас требуется? — продолжал Кох. — Стойкость. Храните безграничную верность фюреру. Доктор Геббельс советовал использовать тактику русских под Москвой и Ленинградом. Надо активной обороной измотать советские дивизии, а затем наши войска, как сказал имперский комиссар, «снова перейдут в контрнаступление на смоленско-московском направлении». Верьте в это! Не забывайте слов великого прусского короля: «Мы будем драться с нашими проклятыми врагами до тех пор, пока они не соблаговолят попросить мира!» — кричал гаулейтер, казалось, из последних сил. Он напомнил еще девиз тевтонского ордена: «Ничто не висит так высоко, чтобы нельзя было достать мечом». — Призвал офицеров быть достойными славы предков, идти за фюрером до победы и умолк, тяжело дыша.